— Приехали, ваше благородие, — сдерживая лошадь и повернувшись к Брагину, сказал бородатый возница. Гнедой конь, фыркнув два раза раздутыми ноздрями, скосил потную голову и пристально хитрым взглядом бесцеремонно разглядывал Брагина, как бы интересуясь, сколько за хороший бег ему перепадет на овес. Брагин щедро расплатился с извозчиком, ласково потрепал коня по мокрой шее и с небольшим чемоданом, составлявшим весь его багаж, легко вбежал на третий этаж по знакомой лестнице. Он нажал маленькую, тоже знакомую, кнопку звонка, и через секунду в просвете открытой двери показались радостные Елена Константиновна и Димитрий Васильевич Гусевы. Они радушно, по родственному, встретили Брагина. Димитрий Васильевич завладел его чемоданом, проводил в приготовленную для него комнату, и сам помог ему переодеться. Из столовой доносился звук расставляемой посуды, и тянуло ароматом вкусного кофе. Из разных комнат утренней трелью перекликались канарейки, страстным любителем которых был Димитрий Васильевич. Брагин стоял у аквариума, с улыбкой наблюдая за шаловливой игрой светящихся рыбок, как в зеркале отразивших его светящееся, шаловливое детство.
— Димитрий Васильевич, а где Дагор?
— Дагор пропал… собачий век короткий…
— Кофе на столе, — послышался нетерпеливый голос Елены Константиновны.
Все сели за стол. Брагин сразу заметил свои любимые, сдобные булочки, топленые сливки — «каймак», и горячие слоеные пирожки. Разговор все время вращался около войны, но что поразило Брагина, он совершенно не касался временных успехов или неудач русских армий, больших потерь, ужасов войны, а был заключен в узкие рамки семьи симбирцев. Димитрий Васильевич с гордостью рассказывал о подвигах, совершенных бывшими симбирскими кадетами, особенно тепло остановился на подвиге его воспитанника — Прибыловича, и с грустью перечислял имена кадет, на поле брани живот свой положивших. Елена Константиновна поминутно подносила к влажным глазам маленький батистовый платок, и вообще создавалось впечатление, что войну ведут одни симбирцы.
Большие стенные часы хриплым звоном пробили девять. Канарейки испуганно прекратили трели. Димитрий Васильевич заспешил в корпус.
— Я веду класс нестроевой роты, второе отделение… заходите, Жоржик, — с улыбкой сказал он, покидая столовую.
Через час Брагин, садом, примыкавшим к зданию воспитательских квартир, направился в корпус. Он шел боковой аллеей, вдыхая свежесть сочной, весенней зелени. Мелкий гравий под ногами пел знакомую мелодию, каждое дерево смотрело на него знакомым, родным взглядом. Ветви кленов, бузины, акаций, шелестя шепотом листвы, кланялись ему, словно здоровались с ним. Все существо Брагина испытывало чувство, которое обычно испытывают люди, вновь встретившиеся после долгой разлуки. Он шел бодрый, радостный и через несколько минут вошел в швейцарскую корпуса. «Дедушка крокодил», в серой коломянковой ливрее, оторвавшись от Русского Инвалида, вскочил со стула и вытянулся по военному.