Перед глазами в бешеном вихре вращаются неведомо откуда-то взявшиеся белые круги, в которых он явственно видит улыбающееся лицо Великого Князя и счастливую рожу Володьки… Где то справа мелькнула улыбка Мирандова…
— «Уволен» — стихотворение К. Р., — взволнованным голосом чуть слышно проговорил Жоржик…
Уволен! Отслужена служба солдата,
Пять лет пронеслись словно день;
Попрежнему примет родимая хата
Его под радушную сень.
Там ждет не дождется жена молодая,
Там ждут и сынишка и мать…
Малютка-то вырос, отца поджидая,
Пожалуй, его не узнать.
Уж близко теперь: вот знакомые нивы,
И речка, и жиденький мост;
Вот церковь белеет, и старые ивы
Склонились на мирный погост.
Вот избы: все снегом пушистым одето,
Овин, огороды, гумно,
И трудно поверить ему, что все это
Покинуто им так давно.
Как будто вчера лишь с родной, дорогою
Семьей разлучали его.
Седая старушка дрожащей рукою
Крестила сынка своего…
Жоржик не слышит произносимых им слов и только замечает, как улыбка Августейшего автора постепенно сменяется сосредоточенным выражением лица. Он чувствует на себе добрые глаза Великого Князя и, овладев собой, каким-то подсознательным наитием, детским звонким голосом смело бросает в огромный зал: слова, фразы, мысли, постепенно развертывающие правдивые и яркие картины беспорочной службы солдата Государевой роты, одного из гвардейских полков, радость увольнения в запас, приезд в родную деревню…
Вот с края деревни знакомая крыша
Приветливо манит к себе:
Все шибче, земли под ногами не слыша,
Бежит он к родимой избе,
И все с каждым шагом растет нетерпенье…
Вот, вот она, хата его…
Но что это значит? В каком разрушении…
Дверь настежь, внутри — никого,
Повыбиты стекла, свалились ворота…
Но что же жены не видать?
Иль может нашлась ей какая работа,
А с ней и сынишка и мать?
И душу тревожит дурная примета…
Жоржик остановился, но не потому, что забыл заключительную часть стихотворения. Его парализовала мертвая тишина зала, тысяча вопрошающих глаз, как бы требующих от него правды. Они нашли жестокую правду на кладбище у развесистой сосны, где был схоронен отец солдата…
Других два креста та сосна осенила
Угрюмою тенью своей,
И свежая детская чья-то могила
Ютилася тут же под ней,
Случайным, рассеянным взглядом невольно
Прочел имена он, и вдруг
В глазах помутилось, грудь сжалась так больно,
И выпала шапка из рук…
Не слыша произносимых слов, Жоржик в заключительных строфах открыл картину ужасной, незаслуженно жестокой правды осиротелого солдата, и сам очнулся только тогда, когда огромный зал загремел апплодисментами. Великий Князь и Володька тоже апплодировали. Директор корпуса подошел к Великому Князю и о чем то почтительно попросил его. Великий Князь встал, утопил Симогулова в своем кресле и вышел на эстраду. Волна несмолкаемых оваций огласила зал. В заключительном номере программы пел кадет Устимо-Руткевич, аккомпанировал певцу Августейший гость…