Большой, сколоченный из досок, престол и жертвенник, покрывались белыми покрывалами и украшались зеленью и цветами шиповника, колокольчиков, анютиных глазок и полевых васильков. На аналое слева, утопая в цветах, лежала икона Рождества Пресвятой Богородицы — небесной покровительницы корпуса. Склоненная береза своими чистыми листьями чуть касалась драгоценных камней иконы и нежным колыханием словно отгоняла летний зной от лика Пречистой. Это была маленькая бедно убранная детской верой церковка, в которой незримо присутствовал Господь, к милостям Которого стекались дачники в праздничных белых одеждах, а с берега Волги, почерневшие от солнца рыбаки, в кумачевых рубахах и заплатанных штанах. Это был храм, угодный Христу, храм чистой молитвы богатого и нищего, березы и клена, василька и шиповника, случайно прилетевшей птицы. Сразу после литургии все: воспитатель, батюшка, отец дьякон, эконом и кадеты садились за общий воскресный завтрак, вкусный, уютный и семейный.
Каждый приезд в лагерь о. Михаила и о. Алексея вносил в жизнь лагеря незримое тепло, стирающие грани казенной жизни и вносящее в нее начала семейности. Батюшка, страстный охотник за карасями, часто задерживался в лагере и на понедельник, чтобы ранним утром, как он сам говорил, «побаловаться карасями». Жоржик и Коля Джавров упросили батюшку взять их с собой на рыбалку.
— Карась рыба серьезная, не любит шалунов… не будете шалить — возьму…
— Не будем, отец Михаил, — в два радостных голоса ответили кадеты.
— Ну хорошо, я вас сам разбужу… В четыре утра отплывем… Удочки вам приготовлю…
— А черви?
— Черви есть, из города привез… городские вкуснее для карася…
Весь вечер отец Михаил возился с своими удочками, поверял крючки, грузила, переставлял поплавки, смачивал студеной водой привезенных им червей. В 3. 30 утра, осторожно ступая по спящему бараку, он разбудил юных рыбаков.
Солнце еще не проснулось… кругом было серо темно, когда рыбаки достигли берега Волги. От воды тянуло утренней прохладой. Коля и Жоржик ежились на корме. Лодка шла подле берега, прибрежная трава поникла от тяжелой росы, с кустов ивняка скатывались редкие крупные слезки. Маленькие рыболовы молчали, отец Михаил греб осторожно и говорил шопотом.
— Рыба любит тишину… особливо карась, — пояснил о. Михаил, свернув в тихую заводь. Весла зашуршали о живую изгородь осоки. Вдали в разных местах возвышались бархатные банники камыша. Заводь дышала паром молочного тумана, в редких разрывах которого сталью блестела спокойная вода. Лодка пересекла поле водяных лилий и остановилась. Густая трава обняла ее.