Наступление ч. 2 (Маркьянов) - страница 159

Гейдар Алиев, несмотря на то, что он никогда не забывал о своих азербайджанских корнях — все же был глубоко советским человеком. Его карьера представляла собой типичную карьеру self made man, человека, который сделал себя сам, если пользоваться терминами английского языка. В те годы СССР представлял большие возможности для такой карьеры, что было то было. Родился в небогатой семье, сам додумался учить русский язык, осознав, что это — язык власти. Сам пошел на курсы НКВД, сам делал карьеру, целенаправленно и упорно. Как и все сотрудники КГБ Гейдар Алиев был прагматиком и циником, он хорошо понимал, что с трибуны говорится одно, но в жизни часто бывает совсем другое и ничего в этом нет. Но все равно он был советским, воспитанным по советским лекалам человеком, и одно из основополагающих понятий, которое вложили в него этим воспитанием, было изначальное равенство людей. Он жил и воспитывался в обществе, где дети первое, что читают в букваре — мы не рабы, рабы не мы, он был твердо уверен, что терпением, трудом, интригами, кумовством — но наверх может пробиться любой, это зависит от его способностей или испорченности или того и другого разом. Но все равно — только от себя.

А вот сейчас перед ним стоял совсем другой человек. Его с детства учили, пусть тайно, но все же учили, что он рожден для того, чтобы властвовать, а другие — чтобы повиноваться ему. Это прав — властвовать, он воспринимает как свое неотъемлемое, ничем не ограниченное право, и что самое страшное — находится немало людей, готовых ему подчиняться. И его сыновья — а каждый день делает карьеру — тоже воспитываются в таких же рамках и понятиях, что они — властители, в том числе властители людей. С этим ничего нельзя поделать, он знал это как никто другой, он боролся с кланами, он запрещал детям юристов поступать на юридический, чтобы разрушить опутавшую Азербайджан паутину. Но все равно — бесполезно, не только властители выражали волю властвовать, но и рабы — подчиняться, а против этого — не попрешь. Как же все-таки слаб человек, которому дали свободу, и который готов эту свободу променять на тайное подчинение невидимой власти.

Но плохо ли это? Он, будучи председателем КГБ Азербайджана, а потом и первым секретарем компартии немало видел проворовавшихся чиновников. Ощущение они вызывали такое, как будто ты соприкоснулся с чем-то нечистым и мерзким — слезы, какие то бессвязные покаянные клятвы, всегда одни и те же, синюшные губы, валидол. Тогда с этим боролись строго, уже от десяти тысяч могли дать расстрел, но эта статья работала для того, чтобы бороться с конкурентами. Воровали все, и даже кого-то расстреливали, и даже много расстреливали — но только тех, кто или не поделился с кем-то наверху, или вызывающе себя вел, купил, к примеру, дорогущие серьги жене и та стала светить ими на всех углах. А так — входили в положение… конечно, давали по минимальной планке, лет десять, если на этого человека не было заказа.