— И как же тебя называть, если тебе не нравится имя Джулиан? — спросила Маура, шагая вместе с ним по снегу к Лучшему Миру.
— Мне все равно.
— Обычно людям важно, как их зовут.
— Не понимаю, зачем вообще нужны имена.
— Поэтому ты упорно зовешь меня «мэм»?
— Звери друг друга никак не называют, и что же, им неплохо живется. Уж лучше, чем некоторым людям.
— Но мне неудобно все время звать тебя «эй, ты».
Они все шли и шли, снег поскрипывал под снегоступами. Мальчик возглавлял их маленькую процессию — нелепый, странный, да еще с косматой собакой, следующей за ним по пятам. Маура была замыкающей. Она по собственной воле следовала за этими дикими и грязными существами. Может, именно это и называется стокгольмский синдром — во всяком случае она вдруг поймала себя на мысли, что уже не хочет сбежать от них. Маура полагалась на мальчика, понимая, что он не даст ей погибнуть от голода и холода, и если не считать того, что он в самом начале стукнул ее по голове, чтобы утихомирить, больше ничего плохого он ей не сделал. Более того, с тех пор он и пальцем ее не тронул. Так что она чувствовал себя отчасти пленницей, отчасти гостьей. В этой смешанной роли она и спускалась следом за ним в долину.
— Крыс, — вдруг бросил он через плечо.
— Что?
— Так меня зовет Кэрри, моя сестра.
— Не самое приятное имя.
— Нормальное. Это из того мультика про крысу, которая готовит.
— Ты имеешь в виду «Рататуй»?
— Ага. Дедушка водил нас на этот фильм. Мне он нравится.
— Мне тоже, — сказала Маура.
— В общем, она начала звать меня Крысом, потому что иногда я готовил ей завтрак. Кроме нее, меня так никто не называет. Это мое тайное имя.
— И поэтому мне, наверное, нельзя так тебя называть.
Мальчик не ответил и не замедлил шага, снегоступы шуршали по снегу. Через какое-то время он вдруг остановился и оглянулся — как будто все обдумал и наконец принял решение.
— Думаю, вам тоже можно, — сказал он и пошел дальше. — Но только другим не говорите.
«Мальчик по имени Крыс и собака по кличке Волк, — мысленно поразилась Маура. — Так-так…»
Она начала привыкать к ходьбе на снегоступах, вошла в ритм — двигаться стало легче, но угнаться за мальчиком и собакой было по-прежнему нелегко.
— То есть твоя мама и сестра жили здесь, в долине. А отец?
— Он умер.
— Прости.
— Когда он умер, мне было четыре.
— А где твой дедушка?
— Умер в прошлом году.
— Прости, — повторила она автоматически.
Мальчик остановился и оглянулся.
— Необязательно это повторять.
Но мне действительно жаль, подумала она, глядя на его одинокую фигурку на бескрайнем белом фоне. Мне жаль, что умерли те, кто тебя любил. Мне жаль, что твоя мама приходила и уходила, когда захочется. Мне жаль, что единственный, на кого ты можешь рассчитывать, единственный, кто за тебя заступится, бегает на четырех лапах и машет хвостом.