Его ощущения были однозначны, а потому опасны, однако ему удалось сосредоточиться на сиюминутных задачах. Оставив девушек, которые, не поднимая глаз, беспомощно стояли на берегу, он принялся переносить с палубы багаж Якоба, и, пока он был занят, не так незаметно было, что он дрожит. Эрнест сильно нервничал. Никогда еще он не встречал мужчину, который выглядел бы так независимо. Молодой человек из Германии двигался целенаправленно и свободно, как будто он уже давно решил непременно добиться в жизни успеха и затмить всех, кто бы ни встал на его пути, и в то же время он излучал какое-то благородное спокойствие. При всей своей решимости он никуда не спешил, он позволял окружающим хорошенько себя разглядеть и восхититься.
Итак, в последнее воскресенье мая 1935 года перед Эрнестом впервые предстал девятнадцатилетний Якоб Майер, в присутствии двух безмолвных девушек, которые за все полгода своего пребывания в гранд-отеле так и не разомкнули уст и, встречая Эрнеста, только молча кивали. Казалось, будто Труди и Фанни забыли языки на том берегу, в родной деревне.
Лишь когда все четверо высадились на берег, Якоб протянул Эрнесту руку и представился. «Якоб Майер», — скромно сказал он, и рукопожатие, последовавшее за этим формальным приветствием, казалось, говорило: вот и я, только ради тебя одного я сюда и приехал. Маленький уютный мирок, в котором Эрнест так беззаботно расположился, канул в небытие, когда на него легла тень Якоба Майера. В этот миг Эрнест навсегда — именно навсегда, это он знал точно! — вышел за пределы своего старого мира, без сопротивления и без сожаления. Он вступил в новый, неведомый мир: в то неведомое, о котором он, сам того не зная, страстно мечтал. Попав в тончайшие сети Якоба, он чувствовал себя в них надежнее, чем в том безбрежно широком море, в котором он до сих пор бездумно и бесцельно плыл. Нашлась вдруг рука, которая единым пожатием мгновенно все изменила, прохладной твердостью тонких, длинных пальцев, обхвативших пальцы Эрнеста.
Якоб так бесцеремонно его рассматривал, что, наверное, видел его насквозь. Неужели и впрямь раскусил? Обо всем, почти обо всем они позднее говорили, но только не об этом; есть такие вещи, о которых не говорят, и чем дольше они друг друга знали, тем больше набиралось такого, о чем они уже не говорили. В это мгновение Эрнест поклялся себе помогать молодому человеку, опекать его, как брата, выручать из всех неприятностей, защищать даже от смерти, хотя бы ценой собственной гибели. Мысли, которые посетили Эрнеста в этот миг, были так значительны, что не улетучились из его памяти за прошедшие тридцать лет. В Якобе он словно обрел сына, которого у него никогда не будет, чуткого брата, которого у него никогда не было, отца и мать, каких он хотел бы иметь, и еще многое, в чем он себе вообще не мог признаться.