Якоб откровенно рассказал ему, что это не только его первая работа в настоящем отеле, но и вообще первая настоящая работа, ему же всего девятнадцать. Он был единственным сыном у своей матери-вдовы и вырос в скромных условиях в Кёльне. Его отец погиб во Франции незадолго до окончания войны. От него остались фотографии и письма, которые мать ревностно оберегала, однако Якоб никогда не жалел о том, что рос без отца. До сих пор он немного где побывал, хотя все-таки побольше, чем обе девушки, которые сидели, тесно прижавшись друг к дружке. Они ни на что не смотрели, даже не поднимали глаз от башмаков, и, глядя на них, нельзя было даже понять, замечают ли они что-нибудь вокруг.
Хотя Якобу мало довелось повидать, он все же вырос в большом городе, и, как предполагал Эрнест, это наложило на него свой отпечаток. В Гисбахе он, вероятно, начнет с самой низшей ступеньки, однако Эрнест был убежден, что ничто не могло помешать его быстрому восхождению. Его талант был очевиден. Якоб вдруг ни с того ни с сего улыбнулся, хотя Эрнест ничего не сказал — это был надежнейший способ не нажить себе ненужных врагов.
Когда пароход неуклюже отчаливал, пускаясь в обратный путь, они уже погружали багаж на ближний ряд скамеек в фуникулере. Обе девушки сели на самой дальней скамейке и замерли там в неподвижности. Обе ужасно боялись, что один из молодых людей вздумает с ними заговорить, и со страху не поднимали глаз от сложенных на коленях рук и за весь путь до отеля ни разу не улыбнулись. Они не видели, куда едут, и не выглядывали наружу. Другое дело — Якоб, того интересовало все новое, непривычное. Он задавал вопросы, интересовался, когда была построена эта железная дорога, которая мало того, что вместе с соответствующей иллюстрацией значилась в энциклопедическом словаре Майера, но вдобавок еще и функционировала. «Еще в восемьсот семьдесят пятом», — ответил Эрнест, а когда в поле зрения Якоба показался гранд-отель, Эрнест уже вел рассказ о том, кто был создателем этого огромного здания («Гораций Эдуард Давине»), что в 1879-м строительство было завершено и с того времени здесь побывало много важных людей, графы, промышленники и крупные землевладельцы из всех стран Европы. Он перечислил все, о чем рассказывал каждому, однако говорит он тише, чем обычно. Говорить непринужденно ему не удавалось.
Якоб никогда еще не ездил на фуникулере, его интересовало, как часто он используется и не было ли на нем когда-нибудь несчастного случая, а поскольку Эрнест слышал все эти вопросы уже десятки раз, ему нетрудно было на них ответить, и он был счастлив оттого, что его об этом попросили, и доволен, что отвечает так гладко, потому что каждое слово из уст Якоба радовало его, и был не прочь, чтобы тот заметил, какое он испытывает счастье, глядя на него и видя его неподдельный, почти детский интерес: Якоб же за время этой поездки, длившейся не дольше шести или семи минут, сообщил ему, что впервые в своей жизни увидел горы не на картинках и что он рад своей новой работе, потому что все, чем он до сих пор занимался, — это сущая ерунда: он ходил в школу и, не окончив, бросил, и вообще он всю жизнь мечтал повидать мир. «И вот теперь наконец-то это исполнилось». — «Совсем как я, — сказал Эрнест. — И со мной было точно так же: хотел завоевать мир». Он нашел единомышленника.