Сразу же смолкли беспорядочные крики.
— Ну! — гаркнул Сухорученко. — Порядок будет, я спрашиваю?!
— Зачем стрелять? — дрожащим голосом проговорил, сдерживая волнение, назир Арипов.
— Для порядка! Для ясности!
Не выпуская из рук тяжелого пулемета, Сухорученко выступил вперед. Факелы притухли и только чадили. Всадники теперь в неверном свете представлялись темными шевелящимися пятнами. Ближе к воротам, обособленно держались Арипов и два турка.
— Хорошо! Поговорим теперь в спокойной обстановке, — негромко заговорил Сухорученко. — Имею вопрос к самому, так сказать, виновнику торжества. Имею честь? — Но на вопрос его никто не ответил. — Что же? — переспросил Сухорученко.
Заговорил снова Арипов. Голос его странно свистел — не то от холода, не то от волнения.
— Позвольте. Вот адъютант высокой милости.
Один из турок приподнял затянутую в перчатку руку к меховой шапке.
— Я к вашим услугам, — глухо прозвучал его голос.
«Эх, офицерская шкура! — подумал Сухорученко. — Их янычарское превосходительство, сам господин башибузук не удостаивает нас разговором». И вдруг что-то странно перевернулось у него внутри. Сразу возникли толком еще не осознанные сомнения. Весь дрожа от нетерпения, он шагнул к турку и срывающимся голосом крикнул:
— Энвера! Давай сюда своего Энвера!
В волнении он забыл о вежливости, забыл о титулах и званиях. Да, он уже со всей ясностью понимал, что его, буденновца, конноармейца, провели за нос, обманули, точно сопливого мальчишку. Вот бы чесануть из «льюиса» по всадникам, по турецким офицерам, по Арипову, по всему сброду.
— Где Энвер? — наступал он на турок.
— Позвольте, позвольте, — бормотал адъютант Энвербея. — Позвольте, я уполномочен говорить от имени…
Только теперь Сухорученко разглядел лицо турка, и матерно выругался. До того оно смахивало на череп.
Турки и Арипов ничуть не обиделись. Ясно было, им важно протянуть время. Один из них полез за пазуху и долго, бесконечно долго рылся в боковом кармане. Наконец он вытащил сложенный вчетверо лист бумаги.
— Вот фирман! — сказал он.
— Дорогой мой, оставь себе… для нужника, — сказал угрожающе Сухорученко. — Я спрашиваю, где Энвер, ваш башибузук?
И тут он окончательно понял: Энвербея здесь, среди всадников, нет. И он ничуть не удивился, когда наконец адъютант сказал:
— Клянусь богом! Полководец, единое слово которого является ключом к дверям побед, будет здесь мерзнуть и слушать рассуждения всякого нахала и болтуна. Их высокопревосходительства, зятя халифа, здесь нет. Да разве…
— Где Энвер? Я тебе, дохлая морда, уши оборву, несчастный. Я спрашиваю, — угрожающе и с отчаянием проговорил Сухорученко. «Ушел! Обвели! Ушел!» — твердил он про себя.