А пока что властитель трясется по пустынной дороге где-то в дикой степи в центре Азии; ноги стынут, глаза слезятся от ветра, седло попалось очень неудобное, конь не бежит, а прыгает козлом — все неприятно, неудачно…
К счастью, вспоминает Энвер, где-то около города Карши его ждут посланные вперед целые воинские части. Только позавчера пришло теплое письмо от военного назира Ширабадского вилайета Хасанова с заверениями, что Энвера в Ширабаде примут с распростертыми объятиями. Ничего нет удивительного: Хасанов — это Хасанбей, полковник турецкой армии из бывших военнопленных. А частями, что базируются по приказу военного назира Арипова около Карши, командуют тоже старые знакомые — турецкие офицеры Даниар-бей, Аслан-эфенди… Нет, еще не так плохо.
При его, Энвера, опыте он быстро наведет в этой дикой стране порядок. Людские резервы ведь здесь есть. Даже бездарный эмир Алимхан располагал армией в восемь тысяч штыков и семь с половиной тысяч сабель. Да ещё тысяч тридцать штыков насчитывалось в бекском ополчении. Они не имели только полководца. Теперь у них есть полководец! Есть! Берегитесь, враги! Берегитесь, Советы!
И перед мысленным взором Энвербея, подпрыгивающего в седле на тряской лошади, продрогшего в пронизывающих порывах северного кзылкумского ветра, возникло, в который раз, феерическое зрелище: батальоны, эскадроны, полки, дивизии. Тучей двигались они под зелеными знаменами.
Когда Сухорученко примчался к Самаркандским воротам, в лужах крови на мерзлой земле лежали с перерезанными горлами чоновцы. На ветру тоскливо поскрипывали тяжелые створки ворот.
Только снять буденовку и постоять около погибших за правое дело — что еще оставалось комэску Трофиму Сухорученко.
Он снова вскочил на коня и поскакал в штаб докладывать о том, как он, дежурный по городу, проморгал такого опасного врага, как Энвербей.
— Неужели возможно такое красивое существо в земном мире, — чуть слышно проговорил Файзи, глядя на Жаннат. Ресницы ее упали, и щеки вспыхнули от смущения. Какая женщина не довольна, если восторгаются ею.
Но Файзи по-своему понял смущение Жаннат.
— Нет, не подумайте… Я хотел… я сказал так потому, что если в природе есть такие розы, такие прелестные цветы, значит, есть еще жизнь, есть еще солнце, есть еще счастье.
Когда молодая женщина выбежала из палаты, окончательно сконфуженная его словами, он вздохнул и сказал вслух:
— Вернуться к борьбе? Нет, ничего не выйдет. Я умираю… — Он пошевелил худой рукой и вдруг с силой сжал пальцы в кулак. — А жизнь зовет!.. Зовет!.. — закричал он.