Порыв ветра взметнул столб искр, и вся стена соседнего вагона занялась. Огонь гудел, плюясь в лицо обжигающими языками.
— Бензин! — плачущим голосом стонал Хайрулла. — Бензин уронил!
Сорвав с себя шинель, Кузьма бил ею пламя, но и она загорелась. Тогда он начал расковыривать песок и пригоршнями бросать в огонь. Но песок смерзся в комья, не рассыпался, и Кузьма только обдирал ногти, ранил руки. Хайрулла выл и плакал.
Вдруг он взвизгнул:
— Снаряды! В вагонах снаряды.
Он схватил Кузьму за руку и потащил в сторону от ревущего пламени. Но красноармеец не поддавался. На спине у него гимнастерка обуглилась, баранья шапка дымилась. Весь опаленный, с обгоревшими усами, задыхаясь от едкого, бившего в лицо дыма, он боролся с огнем.
— Бежим!.. Сейчас ухнет! — закричал Хайрулла и нырнул на четвереньках под вагон.
Шатаясь и охая, Кузьма полез в бушующий огонь.
Не обращая внимания на нестерпимый жар, прикрыв только глаза рукавом, он шарил по земле рукой.
— Где она? — бормотал он. — Где она? Трибунал будет.
Наконец пальцы его нащупали в дыму горячее дуло винтовки. Он схватил ее с радостным воплем. Но он не побежал, а продолжал шарить. Только найдя вторую винтовку, он выбрался из огня и пошел. Кузьма стонал и охал, руки его нестерпимо жгла боль, но винтовки держал он крепко. Он не чувствовал, что одежда на нем горит и что он превратился в дымящийся факел. Лишь пройдя немного, он вдруг ощутил жжение и боль в спине. Вскрикнув, он бережно прислонил винтовки к вагону и только тогда стащил горящую рубаху.
Теперь он обернулся. Оба состава заволокло клубами черного и жирного дыма, из которого вырывались густо-красные языки огня. Где-то кричали люди.
— Пропал, пропал боец Седых… — пробормотал, едва шевеля вздувшимися пузырем губами, Кузьма и, подхватив винтовки, побежал через пути.
Сзади оглушительно рвануло. Кузьма споткнулся и упал.
Всю ночь проворочался Кузьма Седых на холодном поту гауптвахты и не мог заснуть. И не то чтобы саднившие ожоги мешали. Боль — дело привычное.
Думы разные лезли в голову, видения. Только смежит веки — и сразу же сугроб под пихтой, а из сугроба медведица, лапы раскинет и лезет помять, поломать. Тьфу ты. Смотришь — то Дарья Анисимовна, лесовичка, охотница с реки Алдан, вдова промысловика одного. Сгиб на перевале Чульман, зарезали человека. Ну, Дарья Анисимовна все норовила оженить на себе Кузьму. Тогда говорила: «Не уходи от меня… Куда ты без меня? Пропадешь». Напророчила.
Со злобой в который раз открыл глаза Седых.
Было темно, жгло руки, лицо, а ноги стыли. Эк угораздило его, старого сибиряка, охотника, опростоволоситься. Огоньком поиграл, точно мальчишка.