Он уткнул голову в ладони и зарычал зверем.
Кто-то скребся в дверь.
Седых поднял голову и прислушался: не показалось ли?
Рядом храпел, всхлипывая во сне, Хайрулла.
Сибиряк вскочил и застонал: так резануло в закоченевших ногах.
За дверью сразу же стихло. Через минуту снова заскребли. Седых опустился на пол и ползком подобрался к порогу.
— Кто? — спросил Седых. — Кто там?
— Тсс, это я, Иргаш… — зашипел голос снаружи. — Хайрулла? Живой?
Говорили по-татарски, а Седых знал хорошо татарский язык и поспешил ответить:
— Хайрулла спит.
Но Хайрулла был уже рядом и, тяжело дыша, забормотал быстро, невнятно:
— Я, я здесь Это ты, Иргаш? Открывай.
— Сейчас… Замок тут, шайтан замок.
Дверь трещала, скрипела.
— Помогай, — прошептал Хайрулла и завозился у двери.
— Куда! — вдруг сообразил Кузьма и, нащупав в темноте спину Хайруллы, схватил его за плечи. Но тот вывернулся и отвалился в сторону.
— Уйдем… ночь, — забормотал Хайрулла, — никто не увидит.
— Куда уйдем? — спросил Кузьма. Перед мысленным взором его встали припорошенные снежком желтые голые сопки, глинобитные мазанки, белые твердые тропы. «Бежать? Куда? До Сибири тыщи верст…»
Тяжело сопя, Хайрулла молчал.
— Куда? К басмачам? — вдруг зло крикнул Кузьма и, протянув руки, начал шарить в темноте. — К бандюкам сманиваешь, я тебя, гада!
— Тише! — шепнул голос из-за двери.
— Не надо, не кричи, — простонал рядом Хайрулла, — послушай меня! Я мусульманин, они мусульмане, я договорюсь.
— Вот какой ты! — снова крикнул Кузьма. — Сейчас я тебя придушу, гад.
— Но, но, — увертываясь, пищал Хайрулла, — все равно к стенке.
— А вот я тебя! — Кузьма загнал Хайруллу в угол.
В возне они не слышали, как удалились тихие шаги.
— Н-ничего, — рычал Кузьма. Он разгорелся, и ему стало даже весело. — Ничего, друг Хайрулла, сейчас я тебе ребра то помну.
— Хватит, — визжал Хайрулла.
— Будешь бегать? С басмачами снюхался? Своих почуял. «Я мусульманин, они мусульмане». Гад!
— Отпусти!
Стало жарко Кузьме, он отпустил Хайруллу, подошел к двери, потрогал доски.
— То-то же, — сказал он удовлетворенно, — махорочки бы. — Помолчав, спросил: — Кто был? Дружок, что ли? — И так как Хайрулла не отвечал, он заговорил, ни к кому не обращаясь: — Умел проштрафиться — умей и отвечать. А то к басмачам, к гадам. Переметнуться захотел… Эх ты, собачья морда… мы таких в Сибири на морозец голышмя да водой.
Из угла, где сидел Хайрулла, слышались тихие всхлипывания:
— Жить лучше… жить лучше!
— Ну, ну, не хнычь. Бог не выдаст — свинья не съест.
На всякий случай Кузьма сел у двери и прислонился к ней спиной. Он так и вывалился наружу, когда утром ее открыл начальник караула, чтобы вести арестованных в трибунал.