Комично в такт ему вздыхает за спиной Жаннат…
Постояв и послушав, пока не затих топот коней, Алаярбек Даниарбек забрался через пролом в спальню доктора и положил на место кирпичи. Потом он подмел пол и перешел в другую комнату. Здесь по-прежнему горела лампа.
Постояв с минуту и чему-то усмехнувшись, Алаярбек Даниарбек быстро прибрал на столе, вынул из пепельницы окурки, задвинул ящик и вдруг воскликнул:
— Эх, и не покушал ведь…
Быстро выбежав во двор и сняв котел с очага, Даниарбек притащил его на крыльцо.
Здесь Алаярбек Даниарбек расположился с удобством, расстелил прямо на кошму платок, выложил плов в блюдо, поставил рядом блюдечко с мелко накрошенным луком и уксусом и, бросив чувственный взгляд на внушительную гору риса с мясом, закатал рукава.
Произнеся «бисмилля», он ловко захватил кучку риса щепотью, отправил его в рот и, посмаковав, вдруг проговорил громко:
— Красивая девушка… гм… гм… эта Жаннат. Какие глаза! Какие губки!
Еще несколько горсточек риса исчезло в его рту. Пожевав кусочек баранины, он продолжал, обращаясь к самому себе:
— Точно божественная гурия, а? Ц… ц… — Он почмокал губами. — Атлас и молоко, а? Нет подобной в мире, а? Какие глаза, губки! Гм, гм… а, пожалуй, она покрасивее моей жены, а?
— С кем вы это разговариваете? — От ворот отделилась фигура Хаджи Акбара.
Только проглотив изрядную порцию риса, Даниарбек соблаговолил поднять глаза.
— А, это вы? Что-то вам не спится.
— Я слышу, вы беседуете с кем-то?
— С великим мудрецом, — ответил с полным ртом Даниарбек.
— Уж не с господином ли доктором?
— Поистине, вы уже отужинали, а мой мудрец, — и Алаярбек Даниарбек шлепнул себя по выпирающему под халатом животу, — кушать хочет.
Оставалось только так истолковать этот жест: не приглашаю вас к ужину, отправляйтесь-ка восвояси.
Хаджи Акбар так и понял и сухо спросил:
— Доктор дома?
Алаярбек Даниарбек насторожился. Глаза его забегали, но он опустил голову, чтобы Прыщавый ничего не заметил. Язык же его продолжал работать без малейшей запинки.
— Доктор (изрядная горсть риса отправлена в рот)… мнам… мнам… при всем его величайшем уважении ко мне (новая горсть риса), не изволит докладывать мне: дома он или не дома, спит он или бодрствует. — Возникла новая пауза, потому что рот оказался вновь полным. — Мнам, работает он или предается дозволенным развлечениям. Он доктор, он мудрец! Мудростью он равен доктору древности Лукмону. — Рука Алаярбека не без кокетливости продолжала порхать между блюдом и ртом. — Поистине, был бы он мусульманином, его давно бы наши имамы и муфтии объявили бы ходжой — святым.