При слове «джихад» чарбекирский ишан заерзал на месте, испуганно глянул на дверь и потерял дар речи. Только после долгих и настойчиво повторенных вопросов он заговорил, но не слишком уверенным тоном:
— Я не слышал слова «джихад». Я прошу не произносить его здесь…
Он так растерялся, что отбросил всякие церемонии. Он быстро зашептал, точно боясь, что их подслушают:
— Да, Бухара — город благочестивых и верных последователей ислама. Достаточно побывать в святом месте Шахабуддин, где даже в наши дни неверия и гонений веры истинной собираются в праздник мириады паломников. Нет, не умерла еще святая религия. Да вот скоро предстоят поминальные дни на мазарах Чашмеи-аюб, или Хазрат-имам, или Исмаила Самани. Пусть достопочтенный зять халифа съездит туда самолично и убедится. На одном мазаре Хазрат-имам собирается тысячи три-четыре мужчин, а сколько туда приходит звонкоголосых каляндаров распевать священные песнопения, сколько маддахов — страстно и вдохновенно рассказывать во всеуслышание священные предания. Нет, не умерло еще благочестие. Сколько бы ни тщились безбожники большевики. А какие жертвенные подношения святым! Сколько режут в поминки баранов! Разве поверишь, что наступила пора всеобщего оскудения и нищеты.
Ишан, возможно, долго еще расписывал бы молебны, паломничество, поминки и всякие другие религиозные службы и обряды, но зять халифа сухо спросил:
— Сколько в Бухаре учеников ишанов и бродячих монахов? Конечно, я имею в виду не калек, не слепых и безногих, а людей, обладающих кроме благочестия здоровыми ногами и руками?
Недовольный тем, что его перебили, ишан начал мямлить и заикаться.
— Я имею сведения, — сказал тогда Энвербей, — что на благолепие Чарбекира вы, господин ишан, получаете ежегодно в дар от индийских мусульман приличную сумму и что дар этот вручают в звонкой монете.
— Увы, тысячу раз увы, — поспешил ишан прервать Энвербея, и притом довольно невежливо, — сумма ничтожная. Поистине, неприлично ничтожная, как в той притче с муравьем, осмелившимся поднести в дар Соломону бедро саранчи. Увы, Соломону подобало дарить по меньшей мере слона…
Ишан сокрушенно вздохнул.
Энвербей не удержался.
— И сколько же составляет бедро саранчи, которое в виде фунтов стерлингов и одиннадцатизарядных винтовок вручил вам некий персидский купец Мохтадир Гасан-ад-Доуле Сенджаби?
— О, как жаль, что вы не осведомили меня о том, что вы знакомы с Мохта…
— Он явился ко мне во время моего пребывания в Баку. Он искал моего доверия, но я его не знаю и знать не желаю. Господин ишан, я мусульманин. Я задал вам вопрос о золоте Мохтадира Гасан-ад-Доуле Сенджаби, только чтобы знать дену продажности, цену отступничества. Как за бедро саранчи древнее духовенство священной Бухары продается злейшим врагам ислама — рыжим англичанам. Где великие заветы пророка Мухаммеда, где устои веры!