Какой симпатичный и смешной Ташмухамедов. У него карие большие глаза. Он всегда молчалив, восторженно смотрит на нее, Жаннат. Преданно смотрит. И ей нравится, что на нее так смотрят. И также нравится, что Ташмухамедов молчит и не говорит о своих чувствах, а она уверена, что чувство у него к ней есть, большое чувство. И Жаннат очень приятно, что такой красивый, такой умный Ташмухамедов смотрит на нее с таким почтительным восторгом. По необъяснимой логике мысли ее перескакивают на… доктора. Почему-то Жаннат становится серьезной. Она даже петь перестает при мысли о докторе. Какой хороший. Как он мягко, ласково с ней обращается. Он не побоялся увезти ее из Павлиньего караван-сарая, вырвать из рук Прыщавого. О, Жаннат не девочка, она многое понимает. Она понимает, например, что доктор подвергал себя смертельной опасности, увозя ее. Она понимает также, что даром люди не подставляют голову под нож. Таких людей Жаннат не знала. А доктор все для нее сделал, для нее, которую он даже до того не знал. И постепенно в сердце маленькой женщины начинает складываться совершенно новый, еще непонятный ей образ — образ бескорыстного, великодушного человека. «Добрый?! Нет, не просто добрый, — думала Жаннат. — Отец? Не отец. Ага, брат. Так поступил бы брат». Нет, и отец, и брат не стали бы ее прятать от Прыщавого. Наоборот, они привели бы ее к Прыщавому и сказали бы: «Вот твоя провинившаяся жена. Она тебя опозорила, делай с ней что хочешь!» Жаннат передернула худенькими плечами. Ей стало холодно. Значит, Петр Иванович не отец, не брат, — текли ее мысли дальше, — значит, он видит в ней то же, что и казий байсунский… то же, что и Прыщавый… Но доктор ни словом, ни взглядом не показал, что он смотрит на нее как на женщину. Широко открытыми глазами смотрела Жаннат в темноту ночи и думала о странном и непонятном человеке — о докторе.
…От Бухары до Караул-базара не близкий путь. Пока еще светило солнце, Жаннат смотрела перед собой храбро и гордо. Все улыбалось ей. Все сулило счастье и радость.
Но скоро стемнело, и вместе с темнотой в голову полезли злые, мрачные мысли.
Ноги коней мягко и гулко хлопали по глубокой пыли: «пуф! пуф!», и запах ее щекотал ноздри. Выждав, когда их спутник проехал вперед, Ташмухамедов прошептал:
— В случае чего поворачивай… Камчи не жалей.
— Зачем?
— Надо.
Судя по доносящемуся спереди бряцанию сбруи Кульазимов попридержал свою лошадь, и они начали его нагонять. Ташмухамедов замолк.
Страх теперь завладел душой Жаннат. По бокам дороги вырастали черные тени, протягивая уродливые лапы, за каждым поворотом вставали призраки всадников, угрожающе выставивших винтовки. Сердце билось все трепетнее. Нет, Жаннат совсем не отличалась храбростью, и только боязнь остаться одной в черной пустыне садов, полей и солончаков мешала ей поддаться неистребимому желанию повернуть копя и скакать, скакать, скакать во весь опор.