— Кристина!
— Не желаю с вами разговаривать! Не желаю больше видеть вас. И надеюсь, что никогда не увижу ни одной пьесы Джона Маунтджоя!
— Что не помешает вам написать об этом самом неблагодарном Джоне Маунтджое! Деньги не пахнут, не так ли, мадам?
— Ну, — сказал Роджер, становясь между ними, — как я понимаю, кофе не будет.
Хлопнув дверью, Кристина выбежала вон. Через несколько секунд за нею последовал Роджер.
Она бежала по глубокому снегу, падая, проваливаясь в сугробы, снова поднимаясь на ноги, пока не добралась до снегохода. Роджер, примчавшийся следом, начал стряхивать с нее снег, даже шутки ради снял снежинку с ее очаровательного носа.
— Кристина…
— Пожалуйста, Роджер, поедем немедля.
— Да, конечно, но Джастин…
— Не надо! Не надо даже произносить это имя! — взмолилась она.
— Кристина…
— Я хочу уехать!
— Хорошо. Согласен. Мы едем.
Кристина забралась на заднее сиденье снегохода, а Роджер завел мотор.
Она не плакала. Даже тогда, когда подступающая влага обжигала глаза, она не уронила ни одной слезы.
Но когда мотор снегохода задрожал, и он рванул вперед через белые равнины, слезы, крупные, как у обиженного ребенка, брызнули из ее глаз.
Ледяные слезы, проникающие до самого сердца. Это было странное ощущение: словно прикосновение к снежному пламени.
— Джастин мне всегда нравился, — говорила Сью, рассеянно размешивая кофе в чашке. Было раннее утро, и Кристина только что приготовила завтрак.
Кристина дала себе слово не вспоминать о Джастине. Но минувшей ночью, наедине с такой идеальной слушательницей, как Сью, она не удержалась и, не вдаваясь в подробности, поведала ей, что произошло между ней и Джастином. Сью слушала, широко раскрыв глаза, искренне взволнованная короткой исповедью Кристины.
Сью всегда была такая милая: с карими, светящимися глазами, с крупными кудрями рыжих волос на голове. Она была горячо влюблена в Роджера, как и он в нее. Они закончили одну и ту же школу за год до Кристины, и со старших классов все трое оставались друзьями, вместе преодолевая жизненные невзгоды, когда что-нибудь случалось.
— В голове не укладывается, что он мог быть так груб и жесток с тобой, — сказала Сью, но без особой, убежденности в голосе. — Правда, нашлось, вероятно, немало таких оптимистов, которые назвали бы тебя счастливицей уже потому, что тебе удалось выбраться живой из его дома.
Этот доверительный разговор с подругой не принес Кристине облегчения. Лучше было бы беседовать о чем угодно, только не о Джастине.
Кристина злилась на себя за то, что всю дорогу до дома брата проплакала навзрыд. Куда разумнее было бы думать о совсем посторонних вещах, ну, хотя бы о движении на бостонских улицах, о работе, ланче в итальянском ресторане возле Аквариума с гонщиком-профессионалом, обеде с женщиной из общества матерей, борющихся с вождением автомобилей в нетрезвом состоянии. Жизнь-то ведь все равно продолжается. В конце концов, можно было бы совершить поездку за город с молодым адвокатом, которого отец недавно представил ей. Он тогда показался ей довольно привлекательным: высокий, стройный, с томными, как у молодого оленя, глазами, модно подстриженный. Он был отлично сложен. Каждодневные занятия в спортивном клубе явно пошли ему на пользу.