Но о силе, заключенной в менструальной крови и в семени, утверждают: это душа, и мы ее, собирая, поедаем. При совокуплении же призывают имя некоего Барбарона (βάρβαρον) и молятся, говоря: приношу тебе должное, дабы принести должное. Так и приносят: тут же и совокупляются, по-иному подкладываясь, дабы и другой не поднялся, пока не опустится до трехсот шестидесяти пяти форм соития; делая так, каждое из имен призывают. Когда же бремя падений — постыдных совокуплений и призваний имен — доходит до числа семьсот тридцать, тогда такой [падший] доходит наконец до дерзости, что говорит: я есмь Христос с тех пор, как сошел свыше чрез имена князей. Если же кто, говорят еретики, пребудет в этом гносисе и соберет себя в мире посредством месячных очищений и похотливых истечений, то он уже не удерживается здесь, но минует сказанных выше князей, доходит же, говорят, до Сабаота, попирает главу его (такова необузданная хула еретиков) и в таком случае переходит в высшую область, где матерь живущих Барберо, или Барбело; и таким образом душа спасается. Некоторые из них, не приближаясь к женам, собственными своими руками растлевают себя и растление свое берут в руки, и так съедают, клеветнически приводя на сие во свидетельство слова: «руки мои сии нуждам моим и нуждам бывших при мне послужили» (Деян.20:34), и еще: «делая своими руками, чтобы иметь возможность подавать неимущим» (Еф.4:28).
А девами называют тех, которые при законном брачном общении никогда не дожидаются, по естественному обычаю, принятия в себя семени, и хотя всегда сообщаются и блудодействуют, но прежде исполнения удовольствия удаляют от общения злотворного растлителя своего, и сказанную выше скверну собирают в снедь, как в подражание ухищренному поведению Силома с Фамарью, а в рассуждении девства употребляют это искусство, что хотя растлеваются, но не принимают в себя смешения и истечения сего растления» (Панарион, 26,8).
Отложим богословские теории. Но разве нет жизненной и исторической правды в тезисе о властолюбии духовенства и связанной с ним духовной деградации христианского мира?
Еще одна типично просветительско-масонская идея романа, давно уже отброшенная даже атеистическим религиоведением – это идея о том, что вся эволюция религии есть реализация воли к власти и духовенство разрабатывает догматы ради своей корысти. Тут опять получается противоречие: если все в христианстве взято из язычества, а язычество было таким светлым и феминистическим, то отчего же христианство-то получилось таким «темным»? Неужто и языческие мудрецы и жрецы тоже из корысти создавали свои «символы женского начала»?