Пророк часто мог окрыситься и на людей, которых даже не знал, впервые встретил. Например, кого убил человек, названный им убийцей? Никого, это просто случайно встреченный незнакомый человек. А кто такой «злодей косоглазый»? Неизвестно. Он даже имени его не знает. А «злоденята»? Это дети неизвестного ему «злодея». А какое злодейство они совершили? Рыбачили… Но и это не предел. Пророк так же ощеривается и брешет даже на людей, которые в чем-то содействуют ему, помогают. Например, на врача в Лефортовском изоляторе, который, разумеется, не имел никакого отношения к его задержанию, наоборот, выполняет свои обязанности «очень бережно, внимательно: разрешите я вас посмотрю?» И все-таки: «Мерзавец! Хорек!»
Спросите, мадам, у Распутина: не противоречит ли хоть это его представлению о Нравственнике? Ведь в нем просто клокотала злоба, то и дело вырываясь со свистом, как пар из перегретого котла. Просто удивительно, как с кипящим котлом мизантропии в груди он не взорвался еще в молодости, а прожил такую долгую жизнь.
Из всех его ругательств выделю только одно: «полдюжины редакционных «новоморских» лбов». Увы, тут ругатель прав. Ну, оцените сами хотя бы такой штришок. Вот появился А.С. в журнале, его расспрашивают о житье-бытье. Он отвечает: «Работаю учителем, зарплата — 60 рэ», — «На это и живете?» — «Только на это!» И лбы верят. А Кондратович, ответственный секретарь редакции, записал в дневнике еще и такое о нем: «Живет стесненно. Уезжая прошлый раз в Рязань, сказал мне: «Увожу шесть десятков яиц». — «А разве в Рязани их нет?» — «По девяносто копеек нет. Есть по рубль сорок. А на шесть десятков разница уже почти целый поездной билет до Москвы». Значит, выгадывал трешку на яйцах, И писал по этому поводу: «Нашу жизнь — как им понять!»
И никто в журнале — ну как же не лбы! — не догадался спросить, а женат ли он и кто его жена, не зарабатывает ли и она хотя бы те же 60 рэ, какая квартира и т. д. А жена Наталья Решетовская была кандидатом наук, заведовала кафедрой, получала по тем временам прекрасную зарплату — 300 рублей да еще подрабатывала переводами. И гениальный муженек со своими 60 рэ был фактически на ее иждивении. И то сказать, хотя бы на какие средства они путешествовали по всей стране поездами, самолетами и теплоходами, на какие сбережения купили дачку? А как он явился в ЦК к Де-мичеву? В телогрейке, в ботинках с красными заплатками… Да, он действительно был гений — как артист.
Конечно, Л. Сараскина все это видела и знает, но у нее же другая задача. Она накатала тысячу страниц жития, на каждой из которых прихорашивает и припомаживает своего любимца. Она делает это даже в тех случаях, когда он сам все-таки признается в подлости некоторых своих деяний. Так, в «Архипелаге» он пишет, что на фронте «метал подчиненным бесспорные приказы, убежденный, что лучше тех приказов и быть не может… Посылал солдат под снарядами сращивать разорванные провода, чтобы только высшие начальники меня не попрекнули. Рядовой Андреяшин так погиб…(т. 1, с.171). Вот до чего доходило его лакейство перед начальством! Из-за страха перед возможным попреком — всего лишь! — послал человека на смерть. Это для мадам непереносимо. И несмотря на то, что книга за 35 лет издавалась многократно, последний раз — совсем недавно, и всегда в ней был именно этот позорный эпизод, — она малюет совершенно иную картину, будто сама видела ее: «Под огневым налетом на их ЦС (центральную станцию?) изрешетило осколками солдата Андреяшина». И как очевидец для достоверности добавляет: «раздробило правую руку и оторвало правую ногу, он истек кровью и умер, не доехав до медсанбата» (с.255). И любимец ни при чем! Не мог же он при всем своем пророческом даре предвидеть артналет.