. И помните: разрешить противоречие не означает прийти к правде. Это означает прийти к субъективной эгоистической выгоде.
Я не знаю, как мне относиться к рассуждениям Хария. Судя по всему, он живет в соответствии со своей философией, и не плохо живет. Впрочем… Не знаю, как лучше сказать… по-моему… все-таки, где-то и не очень хорошо… Быть может, когда мне стукнет двадцать восемь, я стану думать иначе.
— Кончай свою проповедь свинства, — сказала блондинка.
— Ну хорошо, хорошо, — отмахнулся Харий. — Зато благодаря этому свинству мы тут сидим и пьем дорогой бальзам. И поскольку так называемое свинство имеет место, то, может, действительно лучше выпить?
Не думаю, чтобы блондинка была настолько щепетильна. Она просто не хотела, чтобы Харий излагал свою философию в нашем присутствии. Очевидно, она нас принимала за маменькиных сынков, которых Харий может испортить, но меня это почему-то не задевало. Она непрерывно смотрела на нас, даже когда разговаривала с подругой. Блондинка мне нравилась. И при этом я почему-то немножко побаивался ее. Когда она посмотрела мне в глаза, у меня сразу возник интерес к кофейной чашке и сахару на блюдечке — очень уж занятно он был упакован: на обертке какой-то трубач на фоне гор.
— Да кончайте вы переливать из пустого в порожнее, — скучающе сказала Марика. — Поговорите о чем-нибудь более интересном.
— Прекрасно. — Харий не стал с ней спорить, обнял за плечи одной рукой, другой налил бальзаму.
— Давно бы так, — сказала она холодно, и я не понял, что она имела в виду: перемену темы разговора или то, что было бы кстати выпить еще рюмочку. Блондинка вращала сигарету в серебристых ногтях, и я предложил ей огня. Она взяла мою руку в свою и держала, держала, пока пламя спички не обожгло мне кончики пальцев. Курить захотелось и Марике, огонь ей поднес Фреди. Я тоже закурил и стал извергать дым, словно вулкан, и вовремя, потому что Харий опять стал приставать с дурацкими вопросами, а с сигаретой в зубах все-таки легче хранить невозмутимость.
— А как у вас насчет этого? — прищурил глаза Харий и усмехнулся. Фред отшутился, но теперь Харий пристал ко мне. С такими вещами он почему-то всегда лез ко мне.
Быть может, оттого, что давным-давно, когда я был еще ребенком, впервые о таких вещах я узнал именно от него. Харий нас, шкетов, «просвещал». До него я полагал, что киндеры появляются на свет оттого, что родителям очень этого хочется, одним словом, духовным путем, надо лишь очень, очень сильно захотеть. Таким образом, теоретические основы секса я во всей полноте узнал от Хария. Он стал себя считать как бы моим наставником в этой области. Это доставляло ему странное удовольствие. При встрече он всегда рассказывал что-нибудь новенькое. Особое внимание он уделял нюансам. А по части некоторых отклонений его познания были достойны ученой степени. Не верится, но сам он был вполне нормальным. Это я знаю точно.