— Такие пустяки пускай тебя не волнуют. Для меня ты будешь вечно юная.
— И все равно ты, мучаясь одышкой, держась за сердце, будешь семенить за школьницами.
— Когда ты так говоришь, мне хочется обнять тебя крепко-крепко.
Она срезала чайные розы и звонко смеялась.
Она подошла к белому стулу, на котором я сидел в саду, с лукавой улыбкой глядела на меня.
Желтые розы покачивались у меня перед носом. Я положил руку ей на бедро.
— Эти розы без шипов.
И весь мир сделался вдруг желтыми лепестками роз, сделался душистым и свежим, на меня даже чих напал.
Когда я отчихался, смешинки звенели уже около стола — она ставила цветы в вазу.
— Роза колет не только шипами.
— Но это приятный укол. После такого не жалко, если немного и поболит.
— Ха! — воскликнула она с вызовом и взяла вазу, чтобы отнести ее в дом.
— Я отнесу, — предложил я.
— Ну нет уж! По пути обломаешь у роз все шипы. Да, так на чем мы остановились? Ага, на том, что пойдем в гости к твоим друзьям!
— С какой стати? Так мы не договаривались!
— А по-моему, ты согласился. — Она разыгрывала удивление.
— Тебе показалось.
— Иво, ну пожалуйста… Ты давно обещал познакомить меня с друзьями.
— Если тебе так хочется… Ладно!
— Вот видишь… Ты никогда ни в чем не можешь мне отказать. Надо только тебя жалобно попросить, и ты сделаешь все, чего от тебя хотят…
— Ах так? Когда-нибудь припомню тебе эти слова.
— Пустяки! Просто надо будет просить еще жалобней.
Она скользнула за угол дома, а я влез в комнату через окно и развалился в кресле-качалке. Когда она вошла, я сидел, покачивался и насвистывал песню про розочку в саду.
— Опять ты за свои фокусы! — сказала она, как бы смирясь со своей нелегкой участью. — А теперь сгинь! Я надену купальник.
— Почему это сгинь? Разве я тебе помешаю? — наивно удивился я.
Она поставила вазу на стол и подошла ко мне. Я ожидал, что сейчас она выставит меня из комнаты. Вцепился руками и ногами в кресло. Пускай выбрасывает вместе с мебелью, если хочет. Но она взяла меня за плечи и повернула к окну.
— И сиди паинькой.
— Я всегда паинька. Даже более того. В этом мое несчастье.
— Не вздумай только на этот раз себя осчастливить! — посмеялась она.
— Человек, страдающий комплексами, не может меняться так резко.
— Я о тебе этого не сказала бы, — заметила она. — Ты меняешься на глазах.
Тем не менее я был паинькой и сидел, подымливая сигаретой, слегка раскачиваясь в кресле.
Слабый ветерок колыхал занавеси, временами сдувая их в сторону, и тогда в окне на миг возникало отражение комнаты и вновь пропадало, словно бы накатывалась белая пена морских волн. И когда белая пена расступалась, я на миг видел Афродиту, купавшуюся в море первозданного хаоса и полагавшую, что она одна на всем белом свете и никто ее не видит.