— Ровно то, что нужно для Венеции. Только я в Венецию не собираюсь.
— Ладно, не пыли, это всего лишь дружеское предложение. Машина у тебя, конечно, есть?
— Ошибаешься, Том.
— Ага, так, может, тебя тачка заинтересует? Конфетка, а не тачка! «Форд-виктория» пятьдесят четвертого года, на нем жена ездит. Она мне, конечно, глаза выцарапает, если я его заберу, но что делать? Этот «форд» стоит как минимум триста. Двухцветный, кремово-синий, дверцы белые, печка, радио.
— В Рино я бы за эти деньги мог найти что-нибудь получше.
— Но ты не в Рино. И не в Венеции, — сказал Юргенсен. — Лучшего у меня все равно сейчас нет. Хочешь, бери машину совсем, а хочешь, катайся, пока не соберу тебе денег. Меня бы, честно говоря, больше устроил второй вариант. Так легче будет сладить с Хелен.
— Ладно, договорились. Где машина?
— В гараже за моим домом, Гавиота-роуд, шестьсот тридцать один. На ней неделю не ездили — Хелен гостит у матери в Денвере, — так что не удивляйся, если не сразу ее заведешь. Вот ключи. Собираешься побыть у нас в городе, Джо?
— Или где-нибудь поблизости.
— Зайди недели через две. Не исключено, что деньги уже будут. И береги тачку, а то Хелен решит, что я ее в покер проиграл. Впрочем, она меня и так перепилит. — Юргенсен махнул рукой. — Ты отлично выглядишь, Джо!
— «Пораньше вставай и пораньше ложись — будешь красивым и сильным всю жизнь».
— Кто это тебя научил?
— Братья и Сестры из Башни Духа.
Брови Юргенсена поползли вверх.
— Ты что, в религию ударился?
— С нездешней силой. Спасибо за машину. До встречи!
Машина завелась легко. Он доехал до автостанции, заправился, подлил масла и распростился с первой двадцатидолларовой бумажкой Сестры Благодать. Затем спросил у заправщика, как добраться до Чикото.
— Я бы поехал по сто первой дороге до Вентуры, а там свернул на девяносто девятую. Так длиннее, зато не застрянете, как на сто пятидесятой, которая каждые триста метров петляет. Купоны собираете, сэр?
— Могу начать.
Как только Куинн отъехал на несколько километров от моря, он пожалел, что не отложил поездку на вечер. Голые холмы, чередующиеся с лимонными и ореховыми рощами, дрожали в солнечном мареве, а воздух был таким сухим, что сигареты, купленные в Сан-Феличе, лопались у него в руках. Он попытался остудить себя воспоминаниями о Сан-Феличе, о прохладном ветерке с океана и о гавани, утыканной парусами, но от этого контраста ему сделалось еще хуже, и он сдался, перестав вообще о чем-либо думать. До Чикото Куинн добрался в полдень. С тех пор как он был здесь в последний раз, городок вырос, но не в высоту, и изменился, но, увы, не к лучшему. Окруженный нефтяными скважинами и населенный людьми, которые целиком от них зависели, он лежал плоский, коричневый и твердый, как пирог, который кухарка забыла вынуть из духовки. Вдоль улиц росли чахлые, какие-то неуместные здесь деревья. Они отделяли новые дома от старых, развалившихся хибар. Дети, копошившиеся на брошенных, заросших сорняками участках, были такими же веселыми, как и их сверстники, играющие на чистом белом песке пляжей Сан-Феличе. Но в подростках Куинн заметил напряженность и неприкаянность, вызванные слишком легким и быстрым подъемом от бедности к богатству. Они бесцельно колесили по улицам в новехоньких машинах и заезжали только в кафе и кинотеатры для автомобилистов, предпочитая не покидать своих убежищ на колесах, как солдаты, не вылезающие из танков на территории врага.