Вэл окинул ее холодным насмешливым взглядом.
— Ты ведь что-то знаешь, — сказал он. — Почему мне ничего не рассказываешь? Зачем тебе эти неприятности?
Он ждал, пока она снова взглянет на него. Шерри зашаталась и упала бы, если бы крепыш, стоявший позади нее, не подхватил ее под руки.
— Сейчас половина пятого, — сказал Вэл, — у меня полно времени. Пойду пропущу стаканчик и вернусь. А тебе советую рассказать мне все как есть.
Он повернулся к столу, взял свой кожаный ремень и небрежным движением продел его в брюки. Потом снова взглянул на раздетую до пояса Шерри — она была близка к обмороку.
— Напрасно ты от меня что-то скрываешь, — сказал Вэл. — Подумай хорошенько и расскажи мне, когда они идут на дело. Расскажи все, что знаешь. Я скоро вернусь, и, если ты все еще будешь упрямиться, пеняй на себя.
Шерри приоткрыла разбитый рот и попыталась что-то сказать, но закашлялась. Через секунду она рухнула на пол.
— Вырубилась, — растерянно пожал плечами крепыш.
Он ждал четыре года. Ждал этого дня — последней субботы июля.
Не было ни одного дня из трехсот шестидесяти пяти в каждом из этих бесконечных, разрывающих душу четырех лет, когда бы он не представлял, что будет чувствовать в это мгновение. В то мгновение, когда проснется в незнакомой постели третьеразрядного отеля, без денег, в долгах, вне закона, проснется, зная, что еще до захода солнца он или умрет, или будет с деньгами и, значит, спасен. И только деньги помогут ему.
Это была первая мысль, пришедшая ему в голову, когда он открыл глаза.
Он потянулся и взял с ночного столика пачку сигарет, вытряхнул одну, нащупал зажигалку. Лежа на спине, он глубоко затянулся и медленно выпустил дым из красиво очерченного рта.
Он чувствовал себя великолепно.
Он сделал еще одну затяжку и, глядя в грязный облупленный потолок, ясно и негромко произнес:
— Господи, наконец-то!
Он засмеялся, поймав себя на том, что вслух говорит сам с собой.
Повернув голову, он посмотрел на часы, лежавшие рядом с пачкой сигарет. Они показывали ровно восемь.
У него было много времени.
Телефон стоял на исцарапанном письменном столе у двери в ванную. Он поднялся и, совершенно голый, подошел к аппарату. Шторы раскрытого, единственного в номере окна не были задернуты, и он взглянул через двор в окно комнаты в доме напротив. Но окно было затворено, и через грязное стекло видно почти ничего не было. А вот его могли увидеть. Ему стало смешно. Наплевать. Сегодня ему было наплевать на все.
Гостиничный клерк, взявший трубку, сообщил, что в номерах у них не обслуживают.
— Извините, но ресторана у нас нет. Могу прислать мальчишку — принесет вам бутылку, лед и содовую.