— Тревору семь лет, — поправила она его, и вид у нее был более сконфуженный, чем когда-либо. — Люк…
Наверное, он не мог этого сделать, не ранив ее, хотя это не входило в его намерения. Это, вероятно, было неосмотрительно, но он сказал:
— Вы красивы, великодушны, очаровательны. Вы по-прежнему мне желанны. — Карета замедлила ход, и он обрадовался, что разговор, которого он избегая так старательно в течение года, почти закончен. — Но мы не подходим друг другу по одной непреодолимой причине.
— Просветите меня.
Карета остановилась, и он торопливо открыл дверцу, вышел и предложил ей руку.
Мэдлин от его руки отказалась, она упрямо сидела в пене своих желтых юбок, сжав губы.
— Вы уже далеко зашли, Олти. Просветите меня насчет этой непреодолимой причины.
О Боже, она так хороша.
— Вы можете обещать мне, что не умрете?
Она широко раскрыла глаза.
Он сказал осторожно:
— Нет, конечно, вы этого не можете. А теперь я надеюсь, что ваш визит к невестке будет приятен, и больше не беспокойтесь о том пустяковом деле с Фитчем. Оно в хороших руках.
С появлением каждого нового гостя хор негромких голосов становился громче, потом стихал и снова становился громче, и Элизабет Доде заметила, что особенно громким он стал, когда доложили о приходе ее брата. Что-то произошло, о чем она не знала, и что бы это ни было, оно явно заставило языки заработать. Спросить у матери — об этом не могло быть и речи. Если это было связано с какой-то женщиной, Элизабет полагалось делать вид, будто она не знает, что мужчины типа Люка развлекаются подобным образом.
К счастью, она прекрасно знала, как выяснить, что происходит.
Люк, облаченный в элегантный темный вечерний костюм, подошел к гостям, стоявшим с краю толпы. Высокий рост давал ему преимущество — он окинул взглядом все сборище. Он поздоровался с сестрой улыбкой, заметив, что она пьет шампанское, стоя в небольшой группе своих подруг, а потом в гостиную вошла красивая женщина с рыжевато-золотистыми волосами и смелым декольте, кокетливо взяла его под руку, и его внимание разделилось между нею и Элизабет.
Этот печально известный лорд Олти был опекуном Элизабет, и ей было известно, что свет бесконечно забавлялся, глядя, как он усердно руководит ее светской жизнью. Самой ей это казалось немного смешным, и она сомневалась, что Люку нравится возложенная на него роль дамы-компаньонки. Нельзя сказать, что он пренебрегал своей ролью виконта и, следовательно, главы семьи, но со времени его возвращения из Испании он был… каким-то отчужденным.
Он ничего не рассказывал, но случилось что-то такое, отчего он изменился. Может быть, то была сама война; это выходило за рамки опыта Элизабет, и она не могла этого понять, но причина коренилась именно там.