— В приступе великодушия я бы сказала, что твоя прическа с длинными волосами привлекает к себе внимание, и поэтому люди не замечают, какой у тебя длинный нос. Быть может, он израстется в конце концов. Я уже отчаялась это увидеть.
— Нос у меня вовсе не длинный.
У него хватило духа казаться обиженным, как будто не он начал этот спор.
— А я не плоскогрудая.
— Разве я не утверждал именно это только что?
— Все равно, тебе не следовало замечать такое.
— Все мужчины это делают, достигнув определенного возраста. — Он усмехнулся, явно не желая раскаиваться. — А мне еще приходится теперь очень часто бриться.
Когда он успел так вырасти? — раздраженно подумала Элизабет, потому что доставала ему только до подбородка, а были времена, когда она могла смотреть ему в глаза. Плечи у него тоже стали шире, а лицо, когда-то хорошенькое, почти как у девочки, необъяснимым образом приобрело мужественную угловатость и чистые линии, которые ее подруги находили привлекательными. Они даже шептались о нем.
Подумать только — шептаться о Майлзе.
Честно говоря, ее кузен быстро приобретал репутацию повесы, и никто не был больше удивлен, чем она, что этот нескладный надоедливый товарищ ее детства становился таким популярным в высшем свете.
Элизабет крепко взяла его за руку.
— Я хочу поговорить с тобой.
— Я вижу, — сухо сказал он, но не стал сопротивляться, когда она потащила его в угол к уже приведенному в беспорядок и почти опустошенному столику с канапе. — Что-то срочное?
— Что натворил Люк? — спросила она напрямик, когда они остались в относительном уединении, втиснувшись между столиками и растениями в кадках. — Я вижу, что-то произошло, но никто не хочет мне сказать, судя по всему.
Кузен смотрел на нее со своим обычным ленивым безразличием.
— Ты хочешь, чтобы я повторил всеобщие сплетни?
— Совершенно верно — если они касаются моего брата.
— Он вряд ли поблагодарит меня. — Майлз прислонился к стене и пожал плечами. — Понимаешь, Эл, в этом нет на самом деле ничего скандального, так что выбрось из головы. Может быть, это и опрометчиво, но ему по карману.
— Что по карману? — спросила она.
По правде говоря, Люк вызывал у нее беспокойство. Раньше в его облике иногда можно было увидеть радость жизни. Теперь он проводил долгие часы в задумчивости у себя в кабинете или уходил из дома. Хотя их мать не говорила об этом, но Элизабет знала, что и она тоже не одобряет его отсутствия по ночам и его развлечений.
— Люк снимет с меня голову, если я расскажу тебе. Понимаешь, существует джентльменский кодекс.
— Кодекс? — повторила она, фыркнув, что могло показаться неприличным для леди. — Разве не ты тот джентльмен, который засунул лягушку мне в постель?