— Они предпочитают вышивку и сплетни. Это гораздо продуктивней.
Элизабет терпеть не могла всего связанного с тканью и иголками, и не была настолько ограниченна, чтобы заниматься сплетнями. Она бросила на него надменный взгляд, который мог бы превратить мужчину послабее в лужу извинений, но он привык к этому и отвесил ей легкий насмешливый поклон, злорадно усмехаясь и радуясь, что может восстановить хотя бы небольшое равновесие.
— Разумеется, я не говорю о присутствующих.
— Не понимаю, почему я вообще полагаюсь на тебя.
— А я подумал, что ты здесь потому, что мои окна выходят на улицу.
Элизабет вскочила с кровати и подошла к окну.
— Отчасти это так, — согласилась она, — но с Люком я не могу об этом говорить… он просто видит меня насквозь — он это умеет. И я, конечно, не могу говорить о замужестве с мамой, потому что она очень некрасиво краснеет, если я начинаю задавать ей неудобные вопросы.
«Господи, если она могла подумать, что я стану отвечать на вопросы о близости между мужчиной и женщиной…»
Другое дело — наглядный показ, кончающийся вздохами и блаженством, но об этом не могло быть и речи, равно как и о дискуссии на эту тему.
— Я несведущ в этом, — сказал он осторожно, все еще стоя в намеренно небрежной лозе, прислонясь к обшитой панелями стене. — Я так же не состою в браке, как и ты.
— Но тебя и вполовину не так опекают, как меня. — Густые ресницы опустились на нежные щеки. — Но тем не менее я не спрашиваю тебя ни о чем, кроме твоего отношения к этому предмету. Или я не права?
— В каком смысле не права? — осторожно осведомился он.
— Я понимаю, что это не волшебная сказка с мифическими принцами и единорогами, но, конечно же, это ведь не слишком много — хотеть отчаянно влюбиться, да? — Она судорожно сглотнула, и стало заметно, как прошла волна по мышцам гортани. — Или я просто безнадежная наивная дурочка?
Отчаянно влюбиться, по его опыту означало отчасти попасть в ад.
— Немного наивная — может быть, учитывая твое положение в обществе, Эл.
Он ответил настолько честно, насколько мог себе позволить, поскольку этот предмет был остро мучительным. Майлз не хотел, чтобы она вышла замуж ради положения в обществе, и при этом, как это ни противоречиво, хотел, чтобы она кого-то полюбила. Это было бы еще хуже, чем видеть, что она довольна своей жизнью с каким-нибудь славным парнем типа Фосетта.
Разумеется, если только она не влюбится безумно в него самого.
Стук колес заставил ее снова посмотреть в окно; одной рукой она схватилась за занавес. Очертания ее стройного тела в шелковом платье лимонного цвета, ее задумчивое лицо, когда она стояла у окна, запечатлелись, наверное, навсегда в его памяти.