— Прости и ты меня, — выдохнул Бернард и отвернулся. От этих слов ее еще сильнее обожгло раскаяние.
Ей захотелось вернуться в то время, когда она еще не была влюблена в него и могла управлять своими чувствами. Теперь Бернарду достаточно было лишь взглянуть на нее глазами, в которых отчетливо читалось желание, и улыбнуться, как внутри у нее поднималось что-то теплое.
Внезапно с новой силой в ней заговорила ревность: ведь Сильвия, хоть и ненадолго, познала любовь Бернарда, и ее опалила его страсть! От этой мысли Элине стало страшно. Если так будет продолжаться и дальше, зависть к погибшей сопернице убьет в ней только-только зародившееся светлое чувство.
Бернард вновь повернулся к ней.
— Мы потратили уйму времени, чтобы извиниться друг перед другом, но так и не смогли спокойно объясниться. Ничего не изменилось, и легче нам не стало. Ты все еще дуешься на меня.
Вместо того чтобы возразить, она продолжала упорствовать:
— Нет, дело обстоит иначе. Ты хочешь уличить меня во лжи, а потом найти лазейку, чтобы избавиться от меня. — Она резко запахнула пальто. — И это дает мне повод думать, что ты намеревался провести вечер с людьми, которые имеют отношение к… — На языке вертелось имя Сильвии, хотелось выговорить его особенно язвительно, но она замялась. Не слишком ли много гадостей на сегодняшний вечер? — К твоему бизнесу, — закончила Элина.
Он направился в дальний угол гостиной, где находился бар, и наполнил хрустальный стакан шотландским виски.
— Я в последний раз прошу тебя не стараться отгадывать мои мысли. Да, у меня множество недостатков, о них тебе с удовольствием расскажут люди нашего города, но моральная нечистоплотность, о которой ты твердишь, мне не присуща. Для меня ясно одно: Сильвия мертва, а ты здесь, ты рядом. Ты, а не она, станешь моей женой. И пусть у тебя никогда не возникает вопроса о том, кому я предан, а кому нет. Понятно?
Грея виски между ладонями, он, не останавливаясь, расхаживал взад и вперед перед камином. Элина продолжала топтаться около двери в гостиную, изнывая под тяжестью пальто. Ее не настораживало установившееся между ними молчание — пугала невидимая стена, отделявшая их друг от друга. Либо эту стену нужно разрушить сейчас, и немедленно, либо она так и будет мешать им сблизиться.
Кто говорит, что первый шаг на пути к примирению всегда труден, но благороден, забывает добавить, что этот путь может стать пыткой. Он сплетен из тысячи сомнений и, как канат, переброшен над бездонной пропастью. Одно неверное движение — и ты летишь в эту пропасть, разверзшуюся под тобой.