Беспокойный, живой дядек, член Верховного штаба, вот уже несколько часов трясется на спине выносливой боснийской кобылки. Шаг за шагом продвигаются они по одному из плоскогорий средней Боснии, покрытому снегом, который так плотно утрамбован и слежался на дороге, что кажется — по ней прошло бесчисленное партизанское войско.
Уже не один километр смерзшийся снег по обе стороны дороги усыпан скорлупками от орехов. Дядька то и дело косит на них глаза, выглядывая над дужкой очков, и ворчит:
— И кто это налущил столько орехов, чтоб ему пусто было?
— Поди-ка, краинцы! — весело хихикает сопровождающий его паренек, родом из Кралева, еще вчера сидевший за партой коммерческого училища.
— Откуда ж у них столько орехов? — изумляется тот.
— Должно, получили в подарок или сами забрали. Позавчера наши взяли Прнявор.
И дядьку осенило. Он вдруг вспомнил: в сводке об освобождении Прнявора указывалось, что в городе конфисковано два вагона с орехами. Было тотчас же дано распоряжение направить их в партизанские госпитали. Черт возьми, уж не те ли это орешки, а?
Дядек этот неусыпно радел о делах вверенного ему военного интендантства, и подобная догадка его разволновала. Разве это порядок, чтоб растащили орехи, предназначенные для раненых? Вот разбойники!
Пыхтит дядька, ерзает в седле. Оборачивается к своим спутникам и спрашивает:
— Послушай, Чедо, не могло случиться, что краинцы разворовали орехи, которые мы приказали отвезти раненым?
— А почему бы и нет. С ними никогда не знаешь, чем дело кончится. Да вспомните хоть ту историю со стрижкой.
— Это когда мы только что пришли в Краину?
— Ну да. Помните? Они тогда отказались стричься. Для них ихние чубы да косички — единственное украшение. Только наш парикмахер заявился в одну ихнюю роту — они похватали ручные пулеметы и заорали: «Сперва сними голову, а потом будешь ее стричь!»
— Помню, помню, так их перетак, а через три дня сами остриглись, добровольно.
— Не все. Пулеметчики остались с волосами. Нам, говорят, и так, может, не сносить головы.
— Э, пропади они пропадом, дикий народ!
Где-то возле полудня путники добрались до узкого мосточка, перекинутого через тихую реку, скованную поседевшими, заиндевелыми берегами. Здесь уже собралось множество партизан и жителей окрестных сел, и они толпились по обе стороны потока, так как переправляться по обледенелым бревнам надо было не торопясь и осторожно.
Внимание интенданта сразу же привлек огромный косматый пулеметчик с растрепанным рыжим чубом, торчащим из-под лихо заломленной партизанской пилотки. Верзила был до того нагружен, что напоминал безбожно навьюченную кашеварову клячу: на спине огромный ранец, поверх него пулемет «шарац» с пулеметными лентами и еще туго набитый чем-то холщовый мешок.