— Еще немного, и эти бандиты перехватят шоссе. Кто успел махнуть в горы — хорошо, завтра уж не полезешь с ребятишками под пулемет, — объяснил Миле один из сельских выборных, тщедушный и озабоченный мужичонка, который до последнего момента оставался в опустевшем селе, а теперь торопился в горы, «чтобы быть вместе со своими».
На заре по узкому ущелью меж двух занятых неприятелем утесов проскользнул дерзкий Шоша со штабом своей дивизии. Когда рассвело, по коротенькой колонне партизан на шоссе с ближайшей каменистой вершины застрочил пулемет, и бойцы поспешили укрыться за невысоким отрогом, поросшим чахлым орешником, что тянулся наискосок от шоссе. Последним остался на дороге командир Шоша. В шапке, нахлобученной по самые брови, в полушинели и низеньких немецких сапогах, легкий и подвижный, словно зверек, он презрительно оглянулся на последний пулеметный залп, когда пули просвистели прямо над его головой, и выругался с досадой.
— Пошел ты… знаешь куда! Орден в Боснии получишь, а пока вот тебе! — И, обернувшись к скале, спокойно, по-крестьянски показал кукиш.
Связной, рано поутру заскочивший к Миле обогреться, заслышав голоса, схватил автомат и метнулся к окну — посмотреть, что там. Пораженный, он едва выговорил:
— Вот он, Шоша!
— Господь с тобой, неужто он? — И, забыв о своей обычной сдержанности, Миля забегала по комнате, растерянная и взволнованная, будто ее застали врасплох долгожданные гости. Бросаясь из угла в угол, она с трудом разыскала старую куртку Перо и, натягивая ее на ходу, выбежала из дома.
Голова колонны уже миновала их двор, и было ясно, что к Миле никто не собирается заходить. Позади, немного в стороне, шагал Шоша, хмурый, суровый, но без всяких следов усталости на лице.
«Вот он, вот он! — догадалась Миля, не сводившая с него удивленного взгляда. Значит, вот он какой, этот прославленный «командир Козары», о котором распевают песни на каждой сходке и во всех отрядах. — В детстве, наверно, каждый день ему попадало», — заключила она, представляя себе, каким озорным, чумазым и беспокойным сорванцом был когда-то этот подтянутый и строгий мужчина, которого в одинаковой мере боялись и любили.
— А ты, бабка, дом сторожишь? — резко и насмешливо крикнул он, останавливаясь перед воротами.
— Что поделаешь, дружок, разбрелись мои кто куда, вот и поджидаю их теперь, чтоб им было где укрыться.
Шошин вестовой, смуглый и стройный паренек, подбежал и что-то шепнул ему на ухо. В ту же минуту Шоша улыбнулся и проговорил, словно извиняясь:
— А, так ты и есть та самая мамаша Миля? — И он с любопытством посмотрел на нее. — Ну, если уж каждому партизану родной матерью была, вынеси и Шоше водички, что ли, пересохло у меня в горле за эту ночь, пока ползли сквозь немцев.