С самого раннего утра на просторном плоскогорье за ближними отрогами идет бой. Над селом кротко сияет чистое голубое небо, кругом блестит свежий снежок, который под косыми лучами восходящего солнца хлопьями опадает с веток. В ясной дали, из-за резко очерченных волнистых контуров гор отчетливо доносится частая и беспорядочная винтовочная стрельба, то и дело заглушаемая пулеметными очередями.
Когда стрельба усиливалась и винтовки начинали трещать скороговоркой, словно кукурузные зерна на раскаленной плите, встревоженные крестьяне выходили из домов на дорогу и переглядывались, чувствуя, как под ложечкой разливается мучительная пустота и слабость.
— Слышь, опять заварилось… Будто придвигается, а?!
Не иначе это ихний пулемет, как начнет — не остановится… А вот это наш: др-др-р-р! Два-три выстрела — и все. Бережет патроны…
Когда уже совсем ободняло и снег колюче засверкал, слепя глаза, противник вроде бы несколько продвинулся. С ближних холмов громко и часто застрочил чей-то пулемет. По коротким очередям крестьяне заключили, что это партизанский.
— Наш это, наш! Эй, бабы, чего запричитали!..
Пока мужчины озабоченно осматривали уже нагруженные возы, а женщины, вздыхая, обували детей и набивали сумки и мешки, бой опять приутих.
Вспотевший и разгоряченный, готовый ежеминутно взорваться яростной бранью, Николетина со своим вторым номером спешил устроить пулемет на низкой каменистой горке, оставленной противником, не выдержавшим флангового огня.
— Скорей, Йовица, скорей! Что ты, как овца больная, тащишься, в самом-то деле!
Он быстро вскарабкался наверх, залег в камнях, поросших низкими колючими кустами, и, ловко установив «зброевку» [19], застрочил короткими точными очередями по легионерам, которые бежали назад по неровной поляне и занимали позиции вдоль зарослей.
Противник был вынужден стремительно отступить со своих прежних позиций, выдвинувшихся вперед тупым клином, чтобы собрать силы для следующего броска. Его смутило и озадачило упорство партизан. Неприятель не догадывался, что для партизан это была последняя удобная линия обороны перед обширной котловиной, где раскинулись родные села большинства бойцов батальона. Если бы они отступили и отсюда, врагу был бы открыт путь к нижним селам. Бойцы это понимали, и потому вчерашнее отступление вдруг прекратилось, каждый партизан врос в землю в своем укрытии, зная, что отходить уже некуда. Этим и объяснялись непостижимые для неприятеля внезапные изменения боевой обстановки и неожиданные упорные контратаки еще не обстрелянных партизанских частей — позиция стала для них порогом родного дома, и бойцы будто забыли, что им когда-то приходилось отступать и что перед ними опасный противник. Они дрались, оглушенные собственной стрельбой, клокоча слепой ненавистью и видя перед собой не просто врага, но алчного, гнусного вора-грабителя, который, как прожорливый кабан, ломится в их родные дома.