— Но возможно, он просто ознакомился с этими планами? — рискнул предположить отец Маньяни.
— Нет, — сказала Леопольдина, помотав головой. — Я нашла их, покрытыми пылью, в шкафу в запаснике. К ним не прикасались как минимум пятьдесят лет.
— Но почему они оказались там? — удивился комиссар Руссель.
Она бессильно развела руками:
— Это пришлось бы долго объяснять, комиссар… В «Мюзеуме» размещение происходит весьма и весьма своеобразно…
Но кто же все-таки убийца? Комиссар Руссель попытался высказать предположение:
— Я слышал, как говорили о ком-то как о живой памяти «Мюзеума»…
Леопольдина испуганно взглянула на полицейского:
— Что? Вы имеете в виду профессора Флорю?
Комиссар молчанием подтвердил свои слова. Леопольдина энергично тряхнула головой, как в знак уверенности, так и из боязни быть опровергнутой.
— Нет, он не мог сделать это. Он самый добрый из людей. К тому же едва ходит. Нет, это невозможно.
Она погрузилась в раздумье. И вдруг мысли побежали одна задругой, воспламенившись, словно пороховой привод.
Ведь именно в лаборатории профессора Флорю она забыла книгу Ньютона…
Книга Ньютона…
Книга по алхимии…
Ученик чародея…
— Отец Маньяни, — сказала она возбужденно, — один из выходов ведет в зверинец, не правда ли?
— Да, — подтвердил священник, проведя пальцем по линии. — Вот здесь, около вивария.
Словно в вспышке молнии, она увидела Сервана, который вышел из запасника и направился в лабораторию…
— Это Серван! — крикнула она. — Серван, генетик! Смотрите, его лаборатория выходит на наружную лестницу. Нужно пройти всего несколько метров, чтобы войти в запасник, вот здесь. А отсюда можно пройти в любую точку «Мюзеума».
Комиссар Руссель включил свой телефон:
— Мне нужны для сопровождения три человека. Отправляйтесь в зверинец!
В поисках вещественных доказательств полицейские тщательно обследовали лабораторию Годовски. В углу лейтенант Вуазен пытался прийти в себя.
— Я не думал… я никогда не думал, что такое может быть. Ведь даже невозможно опознать жертву…
Перед его глазами снова был вид этого безжизненного, лежащего в луже крови обезглавленного тела. Плоть щей, куски хрящей, зияющие раны, резким ударом перерезанные артерии.
— Это Годовски, думаю, я не ошибаюсь, — ответил ему Осмонд.
— Какая дикость… — пробормотал Вуазен.
Внимание Питера Осмонда вдруг привлекло что-то поблескивающее под столом. На полу валялся блокнот со спиралью, испачканный небольшими красными пятнами, словно он упал во время сопротивления, которое Годовски оказал своему убийце.
Почерком четким и аккуратным орнитолог вел личный дневник своих исследований: