Что мог подумать лейтенант Коммерсон о перебранке, свидетелем которой он только что был? Сила взаимных обвинений произвела на него впечатление. Еще новичок в своем деле, он не ожидал такого накала страстей между людьми, которых он представлял себе спокойными и уравновешенными. Конечно, выучка офицера уголовной полиции подготовила его к встрече со всякими неожиданностями, но он никогда и представить себе не мог, что когда-нибудь столкнется с таким выяснением отношений между учеными самой высокой квалификации. Нет, вне всяких сомнений. И несмотря на свой интерес к наукам, его благожелательное отношение к дискуссиям как-то отодвинулось на некоторое расстояние.
Что должен был теперь думать этот молодой лейтенант, держащий руку на своем значке полицейского, о профессоре Годовски? Что тот пустился в непристойную перепалку с американцем, выражение его лица не оставляло в этом никаких сомнений. Если эта мимика не свидетельствовала о конфликте, ему остается только вернуться на ученическую скамью! И тогда он с уверенностью выставил свой значок и спросил профессора Годовски при всех застывших от неожиданности свидетелях, не может ли он задать ему несколько вопросов по поводу смерти Аниты Эльбер. И так как ученый выразил недоумение таким оборотом дела, лейтенант Коммерсон показал ему записку:
— Мы обнаружили это в кабинете Аниты Эльбер.
На листке можно было прочесть фразу, написанную нервной рукой мелкими буквами: «О. приехал в „Мюзеум“. Предупредить Годовски».
Ошеломленный Годовски отвернулся. Питер Осмонд покинул зал.
Далекая от этой смуты, Леопольдина возвращалась в хранилище редких книг Центральной библиотеки, нагруженная томами, которые она забрала у Сервана. Она воспользовалась этой небольшой передышкой, чтобы хоть немного навести там порядок. У нее было такое чувство, будто она забыла что-то важное, но никак не могла понять, что именно.
К ее великому изумлению, дверь была приоткрыта, а комната погружена во тьму. Чей-то гнусавый голос, перекрывая негромкие механические щелчки и урчание мотора, говорил: «А сейчас — погружение в экзотику».
Она плечом тихонько толкнула дверь. На экране дрожащее зернистое изображение проходило рывками. Потом появились титры: «Визит на Колониальную выставку, Париж, 1931». А рядом с проектором она увидела высокую фигуру Иоганна Кирхера, он с невозмутимым видом стоял, скрестив руки.
Леопольдина постаралась пройти как можно тише и положила книги на стол. Любопытство — или какое-то другое чувство, более волнующее, — однако, помешало ей незаметно улизнуть. Она неслышно закрыла дверь, чтобы посмотреть кадры кинохроники.