Вдруг Пэйтон стало жарко. Конечно, сейчас середина лета, но до сих пор расположенный на холме дом казался приятно прохладным благодаря лёгкому ветерку, постоянно дующему через множество распахнутых окон. Но сейчас, ветер, казалось, совсем стих, а стены особняка сомкнулись вокруг неё. У Пэйтон было отчётливое ощущение, что какой-то омар, которого она проглотила, выползает обратно.
— Что ты имеешь в виду? — удалось ей спросить. — Ты говоришь… Ты говоришь, мисс Уитби…
Она не договорила и широко открытыми глазами уставилась на свою невестку. Лицо Джорджианы выражало сострадание. Она оставила своего сконфуженного мужа стоять без рубашки, и, подойдя к его сестре, обняла её.
— Мне так жаль, дорогая, — сказала она, прижимая к себе Пэйтон, — Я взяла с них обещание не говорить при тебе об этом. На самом деле, о таких вещах девушкам твоего возраста вообще не полагается знать. Но я не осознавала, насколько ты… Ну да, теперь я понимаю, что лучше бы ты знала. Тебе, конечно, от этого ничуть не легче, но, по крайней мере, ты теперь знаешь почему…
К счастью, Росс стоял за спиной своей жены и оттуда мог наблюдать за лицом сестры. Он путешествовал с Пэйтон при всех мыслимых обстоятельствах, в самых разных условиях, и хорошо знал выражения её лица. И то, что появилось прямо сейчас, было ему слишком хорошо знакомо. В один миг Росс сорвал с деревянной подставки умывальный таз и через секунду уже держал его перед Пэйтон, пока та освобождалась от всего своего ужина и значительного количества выпитого шампанского.
Намного позже Пэйтон сидела возле окна в прохладной темноте отведенной ей гостевой спальни, и, положив подбородок на руки, разглядывала длинные тени, порожденные светом луны в расстилающемся перед ней саду.
Она была крайне недовольна собой тем, как повела себя, услышав новости, сообщенные братом и невесткой. И правда, иногда она поступает как ребенок. Hе удивительно, что Росс обошел ее, не отдав ей «Константу». И совершенно определенно ей не удалось перенести с достоинством крушение своих иллюзий. Конечно, она ничего не швыряла и не разбила ни одного окна, как мог бы поступить любой из ее братьев. Но она ушла в свою комнату и надулась. Тех, кто дуется, Пэйтон презирала почти так же, как и тех, кто падает в обморок. Взрослые, умудрённые опытом, женщины не дуются. Они могут проявить некоторую отстраненность, выражая своё недовольство, но никогда не дуются.
И их, безусловно, не рвет, когда они узнают, что мужчина, которым они восхищались, ухитрился случайно сделать ребенка какой-то другой женщине.