* * *
Наверное, с каждым такое случается: живешь-живешь и себе и другим нравишься, и вдруг застучит в висках: «А кто же ты есть на свете?»
После отпуска, после Валгусов, Сафонов несколько недель раздумывал над этим. Участок его — в поселке станкозавода — был тяжелым. И пьяных дебошей хватало, и хулиганства, и воровства. Любое дежурство — ни роздыху, ни покою. Но выпадал часок поспокойней, и снова в висках стучало: «А кто же ты есть на свете?»
И так и эдак прикинь, выходило, что после войны поубавил Сафонов огоньку, и хотя долг свой выполнял честно и старательно, но не было в его днях ни одного яркого, такого яркого, чтобы другим людям этим днем можно бы посветить. Вроде бы работа в милиции и трудная и опасная. А ему не приходилось ни разу ни здоровьем рисковать, ни кровь пролить. Больше всего помнит себя Василий Михайлович на заводе: то в парткоме просит укрепить народные дружины, то в завкоме — насчет переизбрания товарищеских судов, то в комитете комсомола обсуждает навязшую в зубах повестку дня: «Меры борьбы с хулиганством». Конечно, доводилось и следствию помогать, и самому скручивать преступника... Только ведь есть просто работа, а есть работа-подвиг. Тот, к примеру, что совершили земляки. А он так мало еще в жизни сделал и для себя и для памяти погибших друзей!
Начальник райотдела задержал как-то Сафонова после оперативки и, отбросив всякую официальность, сказал:
— Бьемся мы, бьемся, Василий Михайлович, с хулиганством, а до самой червоточины пока не докопались. Знаешь, когда человек становится потенциальным хулиганом?
— После пьянки.
— Это уж само собой. Но и пьянка может быть следствием. А причина? В карты слишком азартно стали играть. Вот где первая ржа. Выиграл — пей с радости, проиграл — пей с горя. Выиграл — деньги дармовые, сори-кути, играй дальше; проиграл — отыграйся, денег нет — добудь, отбери у жены или у прохожего в темном закоулке. Вот какие козыри еще нами не биты.
— Я пробовал, — сокрушенно заметил Сафонов. — И карты рвал, и штрафовал — все ползет по дворам зараза. Но вы правы: надо что-то придумать.
Сын Сашка с вечерней смены приходил домой поздно — и всю неделю заставал отца за столом, с авторучкой над белыми листами.
— Отчет, что ли, батя, кропаешь?
— Не совсем. А может, и отчет.
Сашка ужинал на кухне, тихо готовил себе постель, стараясь не разбудить мать и меньшего брата, потом зажигал лампочку-ночнушку, нырял в постель и начинал шелестеть страницами какой-нибудь книги. Но Василий Михайлович не успевал написать и пяти строчек, как под ночнушкой все затихало. Сафонов, прежде чем выключить лампочку над кроватью, любовно оглядывал спящего сына, находил в чертах его лица какое-то сходство с собой, а уже перед тем, как надавить на кнопку выключателя, решал: «Мальчишка еще, зачем ему все знать».