Потом подозвал к себе Каунова, принявшего командование после смерти Казакова, и подробно проинструктировал его, как держаться с парламентерами. Самому Сидорову вступать в переговоры с японцами было нельзя: уж больно хорошо его знали в японском штабе.
— Раненых не оставлять. Оружие не сдавать — это главное. Будут настаивать на сдаче, заяви: не сдаемся, но можем оставить здание и уйти к своим. Иначе бой, бой до последнего... Понял?
— Понял, Иван Захарович, каждый так решил.
— Я знаю. А теперь слушай: как только японцы согласятся прекратить огонь и дадут гарантии, выставь у флага, что на крыше, часового. Пусть стоит на виду у всего города. Это, брат, раз в сто усилит наши позиции. Но имей в виду, дело это рискованное, могут снять. Поэтому посылай добровольца.
— Кто пойдет? — негромко спросил Каунов, обращаясь к Галицкому и Штаму. Все это время он поглядывал в их сторону и видел, как внимательно они прислушиваются к его разговору с Сидоровым.
— Я пойду! Разрешите мне! — быстро ответил Галицкий и начал отползать к двери.
— И мне! — выкрикнул Штам.
— Кто первый ответ дал, тот и пойдет, — сухо резюмировал Каунов и добавил, будто оправдываясь. — Каждый из нас готов это сделать.
Галицкий хотел уже бежать на лестничную площадку, зная, что там есть маленькая деревянная времянка, по которой можно забраться в слуховое окно, а оттуда — на крышу. Однако Сидоров придержал его за рукав и ворчливо сказал:
— Застегни шинель, парень! Ремень и подсумок чтобы поверх, понял? Да фуражку поправь, она у тебя как блин. На пост ведь становишься, не куда-нибудь. Да на какой пост! Кокарду с фуражки сорви и выкинь. Она теперь ни к чему, вместо нее прикрепи вот это.
Опустив руку в карман, он бережно извлек из него красноармейскую звездочку. Смахнув рукавом шинели с ее поверхности невидимую пылинку, Сидоров передал звездочку милиционеру.
В этот момент — то ли показалось Владимиру, то ли было оно так и на самом деле — звездочка вдруг ярко вспыхнула. И от этого ему стало так радостно, что он готов был тут же расцеловать этого суховатого на вид человека за такой дорогой подарок.
Во всяком случае, он в эти короткие секунды впервые за весь день заметил, что на дворе все еще светит солнце, что Володя Штам, растянувшийся за косяком на полу и обложивший себя бухгалтерскими отчетами, выглядит очень забавно и что стоящий напротив начальник ольгинской милиции Каунов — хороший парень, хотя и груб. Вспомнилось, как такую же пятиконечную звездочку он прикрепил к своей гимназической фуражке летом 1918 года на Урале.