— Вроде ничего интересного… Только, говорят, «Тайная биография генерала» сильная…
— Так и называется? Ну, они дают…
— Подумаешь, называется… Они там пишут, что он в партии состоял! Раскопали… Вроде только в девяностом вышел… Даже в райкоме каком-то работал.
— Не может быть… Кто б им позволил такое писать… А еще что?
— Отрывок из старой какой-то рукописи. Не то в восемьдесят восьмом написано, не то в шестьдесят восьмом… А, говорят, сильно написано, как будто вчера, про нас… «Невозвращенец» называется, что ли…
— А написал кто?
— Не помню…
Пробиться к газете я так и не смог. Да мне и не очень хотелось: я точно знал, о каком отрывке речь.
— Ну, наслушалась? — я взял жену под руку. — Пошли, пошли, нечего здесь больше делать.
Мы прошли к Тверской метров десять, когда я понял, что и на этот раз я ухватил счастье за самый последний, ускользающий поручень. Позади раздался шум, мы обернулись…
Толпа у газетного стенда даже не успела дрогнуть. Со стороны Большой Дмитровки раздался частый топот — и в мгновение все читающие оказались окружены плотным кольцом набежавших «витязей» в черных поддевках. В руках у каждого был аккуратно выструганный, светящийся в темноте свежим деревом кол. Кольцо стало сжиматься, как бы выдавливая из себя время от времени редких удачников, раздались негромкие приговоры:
— Жид… жид… жид… так, крещеный, необрезанный, выходи… жид… опять жидовка… русская? «Слово о полку» читай. Сколько знаешь… так, врешь, мало помнишь, стой… жид, жид, жид…
Мы свернули на Тверскую.
В это время где-то вдалеке, в стороне Рогожской и Владимирки раздался звук, рванулся вверх — и тут же распался на эхо, несущееся со всех сторон.
Жена остановилась, в ужасе оглядываясь, поднимая голову к старым облакам на светло-лиловом небе.
— Что это? — спросила она. — Воздушная тревога? Зачем же мы сюда бежали, здесь хуже…
— Просто ты уже забыла, — я крепко прижал ее руку, ей трудно было привыкать. — Это обычные заводские гудки. Видишь, короткие? Значит, сегодня стачка продолжается и за Москву-реку не пройдешь — на мостах танки…
Было уже почти светло. По середине улицы ехали тяжелые грузовики под брезентом, в них сидели пятнистые солдаты. Вся колонна постепенно втягивалась, сворачивая в Чернышевский переулок.
— Куда это их? — жена оглянулась.
— На молебен, наверное, к Воскресению на Успенском, — я не вдавался в подробности, постепенно сама освоится. — Перед отправкой в Трансильванию… Как положено: полковой молебен за победу православного оружия… Идем, идем, надо спешить.
Мы подошли к площади ровно в половине восьмого, в проезд между музеями уже почти невозможно было втиснуться. Отсюда толпа, заполнявшая площадь, казалась сплошной и аморфной, но я знал, что сверху, если бы можно было взглянуть хотя бы с одной из башен или с собора, стали бы видны кольца и извилины этой очереди, плотно слипшиеся зигзаги…