Лето перестройки и гласности, страницы пухнут от запретности. От некоторых статей и очерков дух захватывает. После отбоя обсуждаем с Терзи письмо коммунистки Нины Андреевой “Не могу поступаться принципами” в “Советской России”. На следующий день старлей Журавлев начинает очередное политзанятие с цитат из этого письма. Когда он приносит мне рукопись автобиографической повести “Капля крови”, она без единой помарки напечатана пижонским шрифтом машинки “Москва”. На политинформации Журавлев зачитывает фразы Нины Андреевой, выделенные красными или синими чернилами.
“Новый мир” начинает “Доктора Живаго”. Его и читаю, расстелив плащ-палатку на траве. Вылезаю через щель в заборе, дальше химполе, граничащее с психбольницей. На химполе рвы и препятствия, модель ядерного взрыва, скрученного из проволоки, ржавый танк, сторожка дежурных, иные объекты странного назначения. Сразу за химполем полковой свинарник — однажды я попал туда в наряд, рыл выгребную яму, — затем несколько теплиц и дальше, сколько хватает фантазии, березовый лес.
Главное — уйти подальше, чтобы случайно не заметили, не нашли. Скидываешь сапоги, ремень, расстилаешь портянки (носки начал носить позже, уже осенью), чтоб просохли, достаешь заветную кипу газет, журналы…
Вот оно, счастье, — солнце, земляника (радиоактивная), “Доктор Живаго”, блокнот и авторучка. А еще “Былое и думы”. А чуть позже — “Клим Самгин”, “Моби Дик”. Специально выбирал книги потолще да позаковыристее, понимая, что в последующей жизни времени на пухлые тома классики не останется. Зимой заново перечитал всего Достоевского, заново “Анну Каренину”, “Войну и мир”, всего и не упомнишь. Читал, записывал мысли, казавшиеся умными, ближе к ужину пробирался в политотдел, где чаевничал с Кафтановым и писал велеречивые ответы на полученные письма. Ближе к отбою (а чаще всего после оного) добирался до роты, где голодный до новой информации Терзи буквально вырывал из рук остатки дневной роскоши.
И так каждый день!
Начало работы на почте совпало с самоубийством старлея из восьмой роты. Молодой, свободный. Жил в гостинице-общаге вместе со всеми. Выстрелил в рот. Каждый день, до конца года, складываю приходящие ему газеты “Красный боец”, “Красная звезда”, “Комсомольская правда” в отдельную ячейку. Письма не складываю, ни одного письма самоубийца не получит.
Хотя безадресных писем приходит предостаточно. В графе “кому”, после адреса части, на таких конвертах стоит “счастливому солдату”. Практически каждый день. Особое удовольствие, кстати. Надрывал конверт и зачитывал Наташе. Та радовалась. Вечером распространял “письма счастья” среди своих. Они уже знали, ждали. Заранее заказывали — кому-то поумнее, кому-то из ближайшего к родине региона.