бостонское чаепитие,ивсе же откуда у российского камергера 40-х годов позапрошлого века убеждение в том, что в США (тогда писали САСШ) предпочитают чай виски, — не ведаю.
Двоение в глазах пьющего — давнишний предмет комического в литературе. Так, в знаменитой оперетте “Летучая мышь” у пьяницы — начальника тюрьмы собеседники двоятся в глазах. В комедии А. Н. Островского “Волки и овцы” пьянчуга Мурзавецкий, собираясь объясниться в любви богатой невесте и имея пред собою престарелую ее тетку, видит двоих: “Кажется, обе тут. Так что-то как будто в глазах застилает, мелькает что-то: то одна, то две… нет, две, две… ну, конечно, две”. Объясняясь одной, то есть старухе, в ответ на ее недоумение отвечает: “Анфуса Тихоновна, оставьте, я вас прошу, я не с вами”. И т. д.
А вот из жизни. Приятель сына рассказывал, что за рулем, при удвоении дороги, он зажмуривал один глаз и ехал так, пока один глаз не уставал, и он его зажмуривал и открывал другой.
Все русское да русское. Но есть и нерусское.
Высокий ум.
А руки связаны.
Так начал пить мой друг.
Это японская танка по памяти. И автора не помню.
А вот классик корейской поэзии ХV века Чон Чхоль в переводе Анны Ахматовой.
Я оглянуться не успел,
Как миновали годы.
А много ль дел я совершил,
Разгулу предаваясь?
Да никаких! Так должен я
Гулякой быть до смерти.
"А мы просо сеяли, сеяли..."
В статье “Звездолет, шампур, Россия” с ироническим подзаголовком “Писательская техника на грани фантастики” (“Русская жизнь”, 2007, № 1) Борис Кузьминский в пух и прах разнес роман Андрея Дмитриева “Бухта Радости” (“Знамя”, 2007, № 4), чем немало взбудоражил литературное сообщество.
Казалось бы, что за событие — отрицательная рецензия. Кто из критиков их не сочинял и кто из самых признанных и успешных писателей не получал критических оплеух? Борис Кузьминский — прекрасный менеджер (сделанная им полоса “Искусство” газеты “Сегодня” до сих пор остается блестящим образцом журналистики 90-х), но вовсе не эталон критического вкуса и критической беспристрастности. Я даже не говорю о вечно уязвленной Аделаиде Метёлкиной, щедро награжденной многочисленными комплексами: ей и отведена была такая роль — быть резервуаром авторской желчи. Но взять хоть некогда курировавшийся Кузьминским проект “Литература категории А” — загнулся он, допускаю, из-за косности издательства “ОЛМА”, но сколько недоумения и иронии было в прессе по поводу “списка Кузьминского”, в который оказались включены иные литераторы, недотягивавшие, по злому замечанию одного критика, даже до категории “Г”.
Похоже, однако, что Кузьминский расстался с истеричной манерой Аделаиды Метёлкиной, а вот что касается стремления расставить писателей по категориям — тут, возможно, мы имеем дело с новым витком этой старой затеи. Во всяком случае значение статьи Кузьминского выходит за рамки внутрикритических конфликтов. Резкая, но хорошо аргументированная, афористичная и емкая, она не похожа на текст, вырвавшийся в минуту раздражения, и производит впечатление спланированной акции.