— Ну почему. Уж не такие мы тут непонимающие. У каждого свое дело.
— Звучит обнадеживающе. А вы?
— Чё?
— Любите живопись?..
— Да, само собой. Красиво, все как-то лучше, чище.
— Ни жары, ни мух... Мух никто почему-то не изображает. Птичек, бабочек, стрекозок. А мухи бывают красивые, перламутровые, изумрудные.
— Это вы юморите?
— Не до шуток. Когда голова полна мух. А начиналось все... гимнически.
— А ваша жена?
— Жена?
— Супруга.
— У нее отравление.
— Понимаю.
Ну так что же? Придешь ты? Я нарисую тебя Алтайской Венерой а-ля Веласкес, только зеркало маловато и может рассыпаться, если начнешь вынимать. Но его-то Венера тощеватая. А у этой представляю, какие бедра, душистые плечи.
— Вы знаете, нет ничего такого. Тут только бинт, вата, йод, ну, на всякий случай. Вот еще валидол. Сердце не болит?
— В порядке.
— А больше ничего. К жалости. Надо будет пополнить аптечку.
— Тогда пойду отлеживаться... Спокойной ночи?
— Спасибо, и вам.
Идет мимо номера: храп.
Лег. За стеклом снова звезды, то есть солнца, гимнические. Плотно закрыл глаза. Красные круги, пятна медленно превращались в огни фар, из серого пепла вырастали дома, черные линии ветвились деревьями, — вдаль уходил нескончаемый пышущий окнами Красный проспект. Он что-то не так делал. Он чего-то не знал. Или не был способен узнать. Возможно, ошибка заключалась в том, что он не взял с собой “Путеводные указатели для странников” из библиотеки с гипсовыми бюстами, высохшими веточками в вазах, пыльными разнокалиберными глобусами, — но как он мог взять? если в процессе чаепития вдруг обнаружил, что неприятный запах источают именно его носки, а не кусок застаревшего сыра, завалившегося куда-нибудь за батарею или под полку, — и пока Лина Георгиевна отсутствовала, может быть, приходила в себя, дыша у открытой форточки, тихо, по-английски выскользнул в коридор, схватил обувь, выскочил на площадку и кинулся головой вниз, проклиная опрометчивую поспешность, с которой он собирался и, не найдя свежих носков, надел старые.
Там должна быть схема Красного проспекта, где он начинается и когда заканчивается. И куда можно свернуть. Схема в виде красного свитка.
Стук?
— Можно?.. у вас открыто?
— Да!
— Тшш! Я вас разбудила?
— Нет.
— Тшш, извиняюсь. Но вы просили какое-нибудь средство.
— Средство?.. А, да.
— Я принесла.
— Входите, входите.
Перекрещенные нити, срезанные под углом стержни перьев или тростника — они равномерно двигались вверх-вниз, вверх-вниз, сплетая влажные нити, и по мягкому валику медленно набегала ткань, грубая, неокрашенная, она неясно серела в душной тьме, свисая и тяжело покачиваясь.