Характерно, что своего обретенного качества слово “враг” не теряет даже в романе “Они сражались за родину”, где, несмотря на безоговорочную непримиримость, лютую ненависть к иноземному захватчику, врагу, оскорбляющему родную землю, все же, в сне Звягинцева, ему являются “жена, детишки, убитый им танкист в серой рубашке, директор МТС (где он раньше работал комбайнером. —Т. К.), какая-то мелководная речушка с быстрым течением...” “В этой мгновенно-летучей сонной реальности, — отмечает Семенова, — замечательно соседство с близкими ему людьми убитого немца — выходит, и он, этот ненавистный враг, встал в какое-то интимное к нему отношение, как же, распорядился самым главным для другого человека — его жизнью!”
В “Судьбе человека” герой обретает спасение, уже не вернувшись, как в “Тихом Доне”, ксобственномусыну, но приняв и природнив себе — сироте, другого сироту, шестилетнего мальчика, оставшегося один на один с холодным миром, в котором истреблено революциями и войнами, выкошено, порубано, взорвано, кажется, уже всякое родство. И эта новая, жаром сердец и слезами обретения скрепленная, спасительнаяродственность чужих и далеких,соединенность людей не на родовой и не на классовой основе, но просто на основе неистребимой потребности любить и заботиться, согревать и питать, растить около себя новую жизнь, стала заветом Шолохова.
Татьяна КАСАТКИНА.
1 Это — при всей безусловной разнице в конкретных методах и стилистике названных авторов и даже при разном “органе”, адекватном тому, что они избирают для чтения и исследования: если Светлана Семенова слышит и понимает “нутром и чревом”, то у Лены Силард душа дрожит в ответ на дрожь символистской души, воссоздавая звук, записанныйсимволом…
2 См. об этом в кн.: Анастасия Гачева, Ольга Казнина, Светлана Семенова. Философский контекст русской литературы 1920 — 1930-х годов. М., 2003.
3 Это дробление, расчленение наглядно и даже навязчиво показано Шолоховым еще в начале его творчества. “В „Донских рассказах”, — пишет Семенова, — предстает особое, остро патологическое состояние мира, когда силы смерти и распада, за которыми стоят кипящая злоба, ненависть, чреда мести, берут верх над силами жизни, согласия, красоты. Нескончаемо идут сцены расстрелов, убийств, издевательств, расчленения плоти, жуткая физиологическая трупная натура, вонь разложения, заглушающая здоровые природные запахи”.
4 Полагаю, это случилось потому и в тот момент, когда культура, передаваемая в родовом предании, достигла степени автоматизма, почти заменив человеку природные инстинкты и соответственно почти совершенно лишив его свободы — образа и подобия Божия в нем. Человек не призван бездумно (или философски покорно) существовать в органическом,