Оно, может, и неплохо. Все устали от великих идей и экспериментов. Но ситуация бесцельного стремления непонятно куда в пространстве, лишенном координат, чревата катастрофой в не меньшей степени, нежели попытки строительства разнообразных утопий. Про это — лучший, на мой вкус, фильм фестиваля — “Семь невидимок” Шарунаса Бартаса. Бартас — литовский режиссер, давно снискавший прочную славу в европейских киноманских кругах. Он живет где хочет, снимает что хочет и не испытывает проблем с финансированием (в последнюю картину помимо литовских вложены также французские и португальские деньги). И почему-то его — уроженца маленькой благополучной Литвы, гражданина мира — с неодолимой силой влечет бесконечное, распахнутое во все стороны, лишенное четких национальных и культурных примет пространство постимперской провинции (действие происходит в основном в Крыму, говорят персонажи по-русски, на экране появляются татары, армяне, украинцы…).
Сначала мы видим какой-то город, где четверо молодых людей — три парня и девушка — угоняют на темной улице иномарку. Кто они, откуда — не ясно. В компании есть Лидер, и у него с девицей — роман, есть доверчиво-простодушный Бугай, есть Лузер, которому “не дают”… Они едут куда-то, ночуют в трущобах, скрываются от милиции, гонят машину по каким-то степям, минуя гаишные блокпосты… Приезжают в другой город, выпивают-закусывают в грязноватом баре. Тут Лидер, оставив компанию, покидает заведение через черный ход, загоняет тачку какому-то барыге и с пачкой денег, кинув подельников, устремляется дальше — в степное крымское захолустье. Там, среди голого поля, в полуразрушенном доме, в чудовищной нищете, несмотря на обилие вокруг кур, гусей, индюков, лошадей, коров и овец, прозябает его давно оставленная то ли жена, то ли любовница — библейская красавица с дочкой лет семи и старухой бабкой. Нежданному явлению романтического бандита-скитальца никто тут особо не рад. “Что тебе нужно?” — спрашивает жена. “Все”. — “Не много ли ты хочешь?” — “Много не бывает. Бывает не то”. Надо понимать, он приехал сюда не просто прятаться от сообщников, а в надежде обрести наконец “то” — то единственное, что ему нужно. Но отношения с женой, дочкой и бабкой как-то не складываются. А потом на разбитой “Победе” из степи являются “кинутые” подельники, и зритель замирает в ожидании неминуемой кровавой развязки.
Ждать приходится долго. Из двух часов, которые длится фильм, почти целый час занимает полудокументальная коллективная пьянка. То ли герой решил устроить праздник, дабы оттянуть неизбежный финал. То ли степные жители сами явились, заслышав о прибытии каких-то гостей. Не важно. Сходятся, съезжаются на тракторных прицепах соседи — русские, татары, армяне и проч. с женами и детьми. Покупается ящик портвейна. Пьют на дворе, пьют в доме, бродят с бутылками… Лузер стреляет кур из старого, найденного в доме ружья. Жена ссорится с приезжей любовницей. Разборка все назревает, но никак не совершится. А жизнь между тем происходит своим чередом. Все наконец довольно чинно усаживаются за стол, говорят слова, сдвигают рюмки, затягивают песни… Дети возятся с кошками-собаками в соседней комнате, две барышни постарше, прижавшись друг к другу, застенчиво глазеют на приезжих гостей, а мужики, сверкая золотыми зубами, азартно вспоминают, кто где сидел, — сидели, понятное дело, все. На глазах пьянеющая и на редкость подлинная массовка не обнаруживает ни малейших намерений принять чью-либо сторону, повлияв тем самым на ход сюжета. Она этот сюжет просто в себя затягивает, поглощает. Плотная, вспухающая то и дело разговорами, смехом, криками, агрессией материя коллективной жизни, увиденная словно под микроскопом, не дает совершиться событию, ибо никак не получается выбрать подходящий момент для решающей схватки. Тут все двойственно, все колеблется: не ясно, кто друг, кто враг и что ты вообще здесь делаешь; чувствуется, что любой собутыльник в момент может стать убийцей, но ведь пока что не стал, так “давай выпьем!”.