.
“Читать романы Шишкина скучно потому, что он бесконечно демонстрирует нам, сколько культуры он, грубо говоря, вчера „съел””.
См. также:Никита Елисеев,“Тертуллиан и грешники” — “Новый мир”, 2005, № 9.
Арлен Блюм.КГБ и Главлит против бесцензурной литературы. Ленинград 1950-е — 1970-е. — “Посев”, 2005, № 8.
“Назовем лишь наиболее известные процессы, хронологически соотносящиеся с экспертными заключениями Ленгорлита: в 1970-е — М. Р. Хейфеца, В. Р. Марамзина, в начале 1980-х — В. Э. Долинина, Р. Б. Евдокимова, К. М. Азадовского…”
Владимир Бондаренко.Элегическое простодушие Коли Дмитриева. — “День литературы”, 2005, № 9, сентябрь.
“Владимир Славецкий прав: тихо и неприметно, но Николай Дмитриев вел своих сверстников в русло русского золотого поэтического века, как бы не замечая ни критиков, прошедших мимо него (увы, даже Вадим Кожинов не обратил на него свое внимание), ни литературных начальников, проповедующих большой советский стиль, ни модных поэтов-шестидесятников…”
См. также:Владимир Бондаренко,“Славянский подвой к тюркскому дичку” — “День и ночь”, Красноярск, 2005, № 7-8, июль — август;о Равиле Бухараеве.
Владимир Бондаренко.Такова жизнь, даже египетская. — “Литературная Россия”, 2005, № 41, 14 октября.
“И оказывается, что даже роман о Древнем Египте, написанный нашим соотечественником, ближе русскому сердцу и стилем своим, и выбором сюжета, и своими героями, нежели такой же исторический роман западного автора”. Речь идет о романе Михаила Попова “Обреченный царевич”.
Андрей Борцов.Русские. — “Спецназ России”, 2005, № 9, 10.
“Из того, что биологи не могут дать исчерпывающего определения жизни, еще не следует, что жизни как таковой не существует. <…> Как говорил Имре Лакатос: „Ученые разбираются в гносеологии, как рыба в воде” — постоянно используют ее в жизни, но не могут сформулировать основы и принципы „водности”. Так и русский человек во времени и пространстве конкретно ощущает, чувствует русский народ, и ему нет нужды доказывать кому-либо его существование”.
Сергей Бочаров.Большой человек, собеседник великих. Погиб Александр Чудаков. — “Новая газета”, 2005, № 74, 6 октября.
“Александр Павлович чувствовал себя человеком академическим и хотел держать традицию не только отцов — филологических дедов. Он на них равнялся в собственной филологии, он разговаривал с ними годами и разговоры эти за ними записывал. Есть книга, которую мало кто видел, — она отпечатана в Сеуле, когда А. П. там несколько лет преподавал, в количестве 10 экземпляров — „Слушаю. Учусь. Спрашиваю. Три мемуара”. Разговоры с Бонди, В. В. Виноградовым и Виктором Шкловским, которые шли на протяжении многих лет и записывались в тот же день. Разговоры, населенные людьми и событиями за полвека — с 20-х до 70-х годов. Своей пытливой активностью А. П. связывал эпохи. Последнее дело, которое он не успел совершить-завершить, — мемуарная книга таких разговоров. Сверх имен, уже названных, — с М. М. Бахтиным и Лидией Гинзбург. Не успел, как хотел, но сеульская книжка есть, и она должна быть переиздана в количестве, большем десяти экземпляров. Не успел — странно это сказать, когда две недели назад говорили с ним весело об онегинском „бобровом воротнике”. А. П. написал о нем исследование по случаю нового замысла — тотального, как он его называл, комментария к „Евгению Онегину” (курс лекций на эту тему он несколько лет читал). Все мы (почти) „предполагаем жить” и легкомысленно не собираемся умирать — А. П. как будто был таким в особенной степени. Какая-то бодрая, можно даже рискнуть сказать — оптимистическая нота его отличала, с постоянной настроенностью на новое дело, — и гибель его в сознание не умещается”.