— Где же вы живете?
— Вот тут и живу. По ночам.
— Это как?
— Ну, в комнатке для привратниц. Они на ночь домой уходят, а я и сплю у них на диванчике. И мне хорошо, и им выгодно: деньги-то они за полные сутки получают.
— А днем?
— А днем я, внучек, полы мою. Шестнадцать этажей тут. А еще в некоторых квартирах за лежачими больными хожу, кушать им готовлю, пока родня на работе. Там и себе чего-нибудь сварю, а то, бывает, и помыться пустят. Пока со всем управишься, глядишь — и солнце село. А там уже и консьержка домой собралась, а я на ее местечко. Много добрых людей на свете!
— А государство?
— А ему-то что? На то оно и государство. Куда ни пойду, мне все тычут: зачем в Москву понаехала? А куда мне было? Пыталась беженца оформить, не дают, бумажки какие-то требуют, справки, за которыми опять в Грозный ехать надо. А куда я поеду? Рассыплюсь по дороге-то. Столько горя с ними натерпелась, ведь у меня даже паспорта нет. Поэтому, выходит, я совсем не существую. Просто нет меня. В списках не значился. Проходили вы на литературе такую книжку?
Никита неопределенно кивнул. Таисия Иосифовна вдруг испугалась и стала извиняться:
— Да ты не серчай, золотой, что я спрашиваю. Это у меня так, привычка. Полвека лет в школе отработала. Вот и проверяю знания до сих пор. По инерции. Ты уж не обижайся на меня.
“Да это я у вас должен на коленях прощения просить”, — чуть было не сказал Никита, но слова почему-то застряли в горле.
Из квартиры напротив вышел толстый подросток с бультерьером на поводке. Таисия Иосифовна, увидев жильца, как-то беспомощно засуетилась, кинулась к Никите, вырвала у него из рук ведро, переломилась пополам, выплеснула на пол немного мутной воды, запричитала, метнулась к швабре, стукнулась о перила, отозвавшиеся жалобной нотой.
Все эти движения произвели впечатление только на пса. Свинорылое чудовище занервничало и издало какой-то нутряной звук. Хозяин плотоядно чавкал жвачкой и ковырял пальцем кнопку лифта. От избытка чувств бультерьер подогнул свои кривые конечности и обгадился. Недоросль поощрительно заржал. Никите захотелось убить обоих. Но тут приехал лифт, и животные сгинули в шахте.
— Ты бы шел, что ли. Дождь-то уже кончился, — нервно сказала Таисия Иосифовна. — А то боюсь, увидят, что мы с тобой тут болтаем, выгонят. Скажут, нерадивая, ленится, от работы увиливает, чужих в дом пускает, а сама-то кто? Я ведь даже не на птичьих правах, а на каких-то совсем невесомых. На правах призрака.
Никита держался за подоконник, и ему казалось, что пол и потолок меняются местами. Или что ступени идут по стене, а под ногами — ровная плоскость. Голос Таисии Иосифовны доносился до него как будто со дна глубокого колодца. Никита рванулся и выплыл обратно.