Витя лежал тихо, маялся без сна, таращился в черный потолок и вдруг, сам не зная зачем, спросил:
— Дед, вот помрешь ты… когда тебя поминать? Есть Никола зимний, есть Никола летний. Ты — какой?
Дед перестал кашлять, затих. Наконец отозвался:
— Я — Никола грибной.
— Это когда же?
— Вот как встретишь в лесу первого об этот год генерала, тогда и поминай. И зимой, когда супец генеральский будешь нахлёбывать, тож поминай… Да ты погоди поминать-то, ёж-ты — поживу еще… маненько.
— Что-то я не слышал в церкви про Николу грибного.
— А ты его не в церкви, ты его в лесу ищи. Вот, скажем, увидишь ты сороку — рыжую, или генерала с полметра ростом, или еще чего… нетаковское, невиданное — это, значит, и есть Никола грибной.
— Так это леший, дед!
— Сам ты леший, парень. Леший — нечисть копытная, а это — Божье соизволение.
— А ты видел?
— Видел не видел, все забыл. Спи, а то завтра до первого поезда не встанешь. А с первого поезда как попрыгают в лес городские, так тебе там уже и делать нечего.
— Да ладно… Пусть прыгают. Они до наших мест все равно не допрыгают… Встану, дед, встану.
Но — не засыпалось. И город, и их с Махой конура за насыпью, и сама Маха, и Дуся, и остальные, с кем пил Витя и цапался каждый день, — всё, всё отсюда, из Мохового, казалось сном, мoроком; и видна была ясно только их с Татьяной квартирка, маленькая, знакомая до каждого запаха, до каждой паркетинки… Только почему-то в кухне за столом сидела теперь не Татьяна — а какая-то Мария… А может, и Татьяна, но звали ее уже Марией… Но это все равно… пусть так.
Дед Никола тормошил его за руки, дышал вчерашним перегаром в лицо:
— Слышь, Вить? Вставай, за окном — молоко совсем… Ёж-ты, говорил же, что не встанешь.
— Да я и не спал, дед.
Солнце — косыми столбами сквозь деревья, и здесь, внизу, как на дне морском. Витя неслышно ступает по мягкому, во мху за ним остается мокрая впадина-след. В таком мху — только длинноногие болотные березовики, тощие, водянистые, воду можно выжимать, как из тряпки. Так и торчат повсюду. Не надо нам таких. Для дачников оставим.
Через полчаса болото кончается, березы идут ровные, толстые, в обхват. Витя наклоняется, отводит траву — вот вы где, красноголовые… Через пятнадцать минут десятка три челышей уже лежат на дне корзины, только успевай вывертывать да обстругивать землю с ножки. Сел на поваленное дерево, закурил. Нет, это не грибы. Надо дальше, дальше, за второе болото, в дальние черничники.
Сорока рассыпала треском, промахнула низко, чуть крылом по голове не задела. Глянул вслед — нет, не рыжая. Да-а-а… Смешной дед Никола, совсем стал как малое дитя.