А впрочем — заканчивать надо за здравие, а не за упокой, и потому еще раз говорю: книга Людмилы Улицкой — очень нужная, очень полезная, очень своевременная. Ее сенсационный успех — лакмусова бумага нашего времени, действительного состояния умов культурной элиты России, начиная с учителей средней школы и кончая людьми, переводящими с фламандского Хёйзингу.
Даниэлю Штайну, священнику, монаху и переводчику, — с полным непониманием его загадочной церковной реформы; брату же Даниэлю, собрату по профессии экскурсовода, — с братским приветом и любовью,
ЭкскурсоводЮрий Малецкий.
1 А уж индуистская богиня Кали, богиня смерти и разрушения, супруга и женская параллель бога разрушения Шивы, так сказать, негативная сторона шакти — Женской Силы, позитивом которой является жизнеутверждающая богиня Лакшми, — она-то, прямая богиня Зла, уникальностью своею в мировой религиозной практике (поклонения Злу наряду, в одном ряду с поклонением Добру) восхищавшая гордого древней религией своей страны Вивекананду, — уж она-то к чему приплетена? Только к тому, что она тоже “женское божество”?
2 В католической Церкви, в отличие от православной, возможно изменение принятой мессы, но это серьезнейший прецедент, и текст мессы не составляется одним священнослужителем для своего прихода и по собственному хотению, а — комиссией из уполномоченных компетентных церковных деятелей, назначаемых Папой, и только им и может быть подтвержден по окончании работы комиссии.
3 Должность Префекта упомянутой Конгрегации вероучений в 1984-м, когда Даниэля вызвали, по тексту, в Ватикан, и до самой смерти предыдущего Папы занимал бывший епископ Фрайзингский и Мюнхенский, кардинал Йозеф Ратцингер, нынешний преемник покойного Иоанна Павла II, Папа Бенедикт XVI. Ничего удивительного, что он показался Даниэлю “человеком глубоким и высокообразованным”.
4 Месса Штайна, которую подвергает критике автор настоящей статьи, — перевод одного из вариантов мессы, составленной Даниэлем Руфайзеном на иврите.(Примеч. ред.)
Три автора, автономно, не читая друг друга, высказавшиеся о романе Улицкой, в сущности, не расходятся между собой ни в оценке самого романа, ни в оценке его героя; даже склонны цитировать одни и те же места, видимо, действительно попавшие под акцентуацию писательницы. Общий глас: роман — идеологический (“богословский” или “антибогословский” — в данном случае одно и то же), все в нем приспособлено для прямого выражения взглядов его создателя. Ну а герой его — утопист, впрочем, привлекательный своим человеческим обликом. В этом едином вердикте разнится лишь тональность — от нейтрально-констатирующей в первом случае и сочувственной — во втором — до негодующе-печальной в последнем.