Рассудком и всей суммой своих верований и убеждений я на стороне Юрия Малецкого. Кстати, его горячая защитасоборнойверы христианской Церкви даже после западно-восточного разделения, защита, исходящая из уст “странника” и апатрида, каковым этот превосходный русский прозаик является “по жизни”, — свидетельствует против выводов Сергея Белякова о практическом расслоении христианства на ряд национально-религиозных версий, где на первом месте стоит этнос с его культурой и обычаями. Вера “во единую святую соборную и апостольскую Церковь” на метаэмпирической глубине объединяет все воцерковленные народы, и как раз в связи с болгарским прецедентом, описанным у С. Белякова, принесение соборных интересов в жертву национально-политическим или национально-культурным было соборно же квалифицировано как ересь — ересьфилетизма,то есть как стоящая не на должном месте любовь к своему племени, — и таковой ересью считается она до сих пор.
Единственное, в чем я не согласна со всеми троими, и, “пользуясь служебным положением”, хочу свое несогласие выразить, — так это с оценкой романа как произведения, где художественное начало несет подсобную, можно сказать, дидактическую службу. Мне кажется, создать образ “положительно прекрасного человека”, который светится со страниц книги, — достижение именно художественного порядка. И достижение — очевидное, несмотря на отчасти обесценивающий его “беллетристический” мелодраматизм (дело праведника математически симметрично, с двух сторон, губят православный фанатик и фанатик-иудей).
Вообще говоря,праведник— понятие вне конфессий и вероисповеданий. В Ветхом Завете, то есть в Священной истории еврейского народа, есть одна часть, выпадающая из исторического задания Библии, но продолжающая потрясать сердца, — это рассказ о праведном Иове, “человеке из страны Уц”, человеке как таковом перед лицом Бога, о роде-племени которого знать нам ничего не нужно. Испытания, доставшиеся ему, утверждают его праведность и возводят ее в высочайшую степень.
Удача художника Улицкой в том, что она сумела передать это обаяние испытуемой праведности. Беда “проповедника” Улицкой в том, что ее речи ниже заданного ею же уровня человеческой высоты. Она оказалась не “радикальнее” своего героя, как выразился М. Горелик, а “пониженней” (чего не упустил из вида Ю. Малецкий). О. Александр Шмеман в своих недавно изданных “Дневниках” (запись 11 октября 1984 года) пишет: “<…> про святого не скажешь: „Он был глубоко порядочным человеком”. Святой жаждет не порядочности, не чистоты и „безгрешности”, а единства с Богом. И думает не о себе, и живет интересом не к себе (интроспекция „чистюли”), а Богом”. Даниэль Штайн, как бы ни заблуждался, — он живет Богом. Улицкая — в качестве участника романа со своим прямым авторским словом — живет “порядочностью”. Тоже похвально, разумеется…