Молодые люди кокетничали новизной одежды, однако при том помнили: чтобы не прослыть пустым франтом, следует одеваться прилично, неуместные выкрутасы в одежде вызовут такие же смех и презрение, как неопрятность и явная недостаточность средств.
Как-то раз в лавку зашел будочник Ильин, хорошо знакомый Грине: его черно-белая, «в елочку», будка стояла теперь неподалеку от Гостиного двора. Такие полицейские будки установлены были во всех частях города, и в них днем и ночью дежурили будочники, или «градские сторожа»: днем следили, чтобы не возникало шума, ссор и другого какого беспорядка между прохожим-проезжим людом, а ночью – спать им не полагалось! – следовало окликать прохожих и смотреть, чтобы по улицам не шатались люди крамольные или чем-то подозрительные.
Ильин был не один, а с женой, дородной, красивой женщиной в годах. Они искали материал для пошива дочери свадебного наряда. Когда Ильин пришел, Гриня как раз выкладывал штуки ткани перед молодым студентом, который хотел сделать подарок сестре на именины.
Гриня усадил Ильина и его жену на лавку и попросил чуть-чуть подождать. Будочник согласно кивнул – он был человек покладистый, – однако супруга его надулась и принялась тихонько подзуживать мужа: как, мол, это так, ты же человек служивый, вас, будочников, сам император отличает и чествует, а тут какой-то студентишка – и его первым обслуживают! Ильин – поперек супруги грозный страж порядка слово молвить опасался! – попытался было заставить Гриню заняться ими.
Тот с поклоном извинился и попросил всего лишь пять минуток подождать, потому что студент ткань уже выбрал – осталось только отмерить да расплатиться.
Но Ильиным уже попала вожжа под хвост – фыркнули да пошли вон, в соседнюю лавку, пригрозив нажаловаться еще и Прохору Нилычу на нерадивость сидельца.
– Ну вот, – сказал студент огорченно. – Теперь из-за меня вам попадет от хозяина, да еще и выгодного покупателя вы упустили. Да еще, глядишь, самому императору нажалуются.
Гриня посмотрел на него и засмеялся:
– Да ладно, сударь, мелко плавает Ильин, это ж все павлиньи перья, больше ничего. Ну больно-то нужен какой-то будочник государю-императору!
– Э, не скажите! – усмехнулся студент. – Государь полицию очень жалует. До мелочей вникает в ее надобности! Вот расскажу вам историю. Лет этак пять тому назад некий Василий Проташинский изваял сатирическую поэму «Двенадцать спящих будочников» – по образу и подобию поэмы «Двенадцать спящих дев», пера родственника своего Василия Андреевича Жуковского. Впрочем, назвался он Елистратом Фитюлькиным. Сам я ее не читал, однако, говорят, пресмешное злодейское чтиво! Цензор, который ее в печать пропустил, некто Сергей Тимофеевич Аксаков, был за это с должности уволен. Государь наш император страшно разгневался и издал рескрипт, запретивший поэму: за то, что она заключала в себе описание действий полиции в самых дерзких и неприличных выражениях и приноровлена была к самым грубым понятиям низшего класса людей для того, чтобы внушить простому народу неуважение к полиции. Поэму из книжных лавок приказано было изъять! Есть у меня знакомый книготорговец Василий Холмушин на Щукином рынке – на развалах там торгует, – рассказывал, что полиция и их книжные запасы перетрясла, не завалялся ли экземпляр «Двенадцати будочников». И знаете, что еще он говорил? Дескать, сам государь-император появлялся на развалах. Да-да! Зимой дело было. Приехал со своим кучером Яковом, без свиты. Василий его сперва не узнал: ну, пришел какой-то высокий генерал в шинели да в каске…