На площадь выходили в основном служебные помещения, а жилые комнаты были со стороны внутреннего двора. Стены обработали не мрамором, а песчаником. Поэтому в жилых комнатах было не только тихо, но и всегда тепло.
В 1845 году дворец был окончательно достроен, однако обставлять его начали гораздо раньше, чуть ли не за год, лишь только были отстроены помещения герцога и герцогини. Все это время Мэри, чтобы ничего не забыть в Зимнем, заботливо собирала и отправляла в свой новый дом мелочи своей прежней, детской, девичьей жизни и старые книги, которые она особенно любила и которые были спасены при пожаре.
Многих книг она не могла найти на обычном месте. Потом поняла почему. Их потихоньку перенесла в свои комнаты Олли и поставила в шкаф во второй ряд.
Чтобы избежать скандалов, Мэри решила так же потихоньку, по одной, перенести книжки к себе. И вот вытащив первую – это была чудесная книга Михаила Дмитриевича Чулкова «Пересмешник, или Славенские сказки», она увидела в глубине шкафа тетрадь. Достала, открыла – да и ахнула: это был дневник Олли!
Мэри никогда не обладала достаточным терпением для того, чтобы вести дневник, однако Олли в детстве что-то такое записывала… Потом усидчивость изменила и этой emmerdeuse. То, что попало сейчас в руки Мэри, было не столько дневником в обычном понимании этого слова, а записями воспоминаний о тех или иных событиях. Олли писала по-французски. Мэри перелистала страницы и обнаружила, что ее имя повторяется там очень часто. Редкостная возможность узнать, что на самом деле думает о ней сестра! Стоять около шкафа и читать было невозможно, ее могли застигнуть. Поэтому, старательно пряча под шалью и книжку, и тетрадь, она перебежала в свои комнаты и, воспользовавшись одиночеством и тишиной, поспешно начала читать.
Насколько ей удалось понять, тетрадка начиналась с событий, которые предшествовали ее свадьбе.
Олли писала:
«Из любви к Саше и Мэри, которые не могли жить без развлечений, мы выезжали ежедневно, будь то театр или же балы. Иногда устраивались спектакли во дворце, и я могла, если не было ничего предосудительного в содержании пьесы, в виде исключения присутствовать при ее постановке. Примерно двадцать балов, в том числе и детские, на которых появлялись мы, все семеро: Саша – в казачьем мундире, Мэри – в бальном туалете, Адини и я – с лиловыми бантами в волосах, она – в коротком платьице и кружевных штанишках, я – в длинном платье, с закрученными локонами, – состоялись этой зимой. Я была уже ростом с мама́. Костя появлялся в матросском костюме, два маленьких брата – в русских рубашках.