Барятинский безотчетно протянул руку – да и замер. На ладони Мэри лежала самая необыкновенная и непристойная трубка, которую он только видел в жизни. Чашка у нее была самая обычная, а мундштук был сделан в форме… ну, в форме того, что у него вдруг шевельнулось в лосинах, оживая.
– Что это… где вы?.. – забормотал он бестолково.
– Только вы никому этого не показывайте, – игриво хихикнула Мэри. – Я читала, что кавалер должен таить подарки дамы, чтобы не скомпрометировать ее. Я нашла это… в коридоре, там, – она неопределенно махнула рукой, решив не признаваться, что просто-напросто стащила трубку у отца. Хотя что такого? Папа́ ведь не курит!
Барятинский смотрел на трубку остановившимися глазами. Еще в курсантской школе он слышал о знаменитой эротической коллекции императора. Те, кому повезло ее видеть, описывали экспонаты с придыханием. Среди самых курьезных предметов была янтарная трубка в форме мужского орудия.
Причем трубка эта предназначалась для женщин….
Барятинского бросило в жар, но отнюдь не от возбуждения, напротив – он, слывший среди приятелей совершенно бесстрашным человеком, вдруг испытал прилив невыносимого, нестерпимого ужаса.
Сумасшедшая… она сошла с ума… наверняка стащила трубку из коллекции отца!
– Ваше высочество, – пробормотал он. – Умоляю… отнесите этот предмет туда, где вы его… нашли, но только чтобы никто вас не заметил. А еще лучше – выбросьте, выбросьте! Если ваш отец узнает…
Мэри испуганно смотрела на него, пораженная этой догадливостью и тем страхом, который прозвучал в его голосе.
– Сюда идет Трубецкой, – шепнула она.
– Прячьте трубку! – прошипел Барятинский, поворачиваясь к другу и прикрывая Мэри.
У нее затряслись руки, трубка выскользнула… и упала в жардиньерку. Мэри проворно нагнулась и с силой вдавила ее в мягкую землю. Трубка исчезла.
Мэри мигом выпрямилась, незаметно стряхивая с пальца землю.
– Ваше высочество, – начал Трубецкой, – вас зовет ее величество… Как вы бледны! – воскликнул он с тревогой.
– Да, у ее высочества закружилась голова, она желает вернуться в комнаты, – сказал Барятинский.
– Позвольте проводить вас к ее величеству, – сказал Трубецкой.
Мэри хотела сказать: «Меня проводит князь», – но сочла за благо промолчать. Ей было и страшно, и стыдно, и в то же время смешно.
Барятинский испугался! Она это видела! Нет, конечно, она и сама испугалась, но только на минуточку, а он… он по-настоящему струсил! И как он догадался, что эта трубка – из кабинета отца?
«Нет, возвращать я ее не буду, – подумала Мэри. – Второй раз может не повезти, наткнусь на кого-нибудь… пусть эта трубка там так и лежит, под пальмой. Отец никогда не догадается, что это я ее стащила! А Барятинский меня не выдаст? Нет, конечно. Да и кто ему поверит? Я от всего буду отпираться!»