И наконец, состоялась пробная поездка на участке дороги от Царского Села до Павловска. На рельсы поставили два шарабана – открытые широкие повозки с шестью рядами скамеек – и два вагона по тридцать мест в каждом. Шарабаны и вагоны попарно сцепили между собой – получилось два экипажа по шестьдесят человек. В каждый впрягли гуськом по две лошади, и экипажи один за другим двинулись по рельсам. Скорость движения не превышала обычной, но изумляло то, что две лошади везли огромный груз – больше двухсот пудов.
Эта поездка немногих избранных прошла весьма приятно. Рельсы лежали прочно. Но ведь паровоз, которому следует везти поезд по железной дороге, – это не лошади. Как он поведет себя?! Билеты на пробный пассажирский рейс в настоящем поезде, а не на шарабанах, продавались с трудом, и дело было вовсе не в их огромной стоимости – дело было в страхе.
Император никогда не упускал случая подать пример храбрости и отваги. Он решил устроить предварительный пробег паровоза с двумя вагонами на участке Петербург – Царское Село, причем в вагонах должна была находиться вся царская семья.
Народищу поглазеть на путешествие государя «в дьявольской колеснице» собралось неисчислимо. Отправились и Прохор Нилыч с Гринею. Собиралась пойти с ними и Палашенька, да захворала – слегла.
Знакомый охранник, щедро отблагодаренный Касьяновым, помог им пробраться на самое хорошее место, откуда как на ладони было бы видно и прибытие царской семьи, и посадку на поезд. Сели на землю, стали ждать.
– Вам всех покажу: и царя, и цареву жену, и детей царевых, – посулил охранник. – Я их всех знаю! Не раз видал. У меня дома и портреты их есть, всего семейства. А у моей жены кум знаете кто?! Сам государев кучер Яков! О, это такой человек! Иной раз захаживаем с ним вместе крестника жены проведать – он с нами, как с родными. Все про государеву жизнь рассказывает. И как едят, и как пьют, и как говорят. А уж про путешествия-то… Вот в Москву ездили зимой. Как тронулись, говорил, из Москвы в обратный путь, было только пять градусов мороза, вечером, в Твери, уже пятнадцать, а на следующее утро двадцать. Все слуги, кучера да форейторы, смазывали лица гусиным жиром, чтобы не отморозить нос и уши. Господа были плотно закутаны в шубы, в теплых валенках сидели, да ноги держали в меховых мешках. Великой княжне Марии Николаевне стало дурно от этого закутывания, она пересела в другой возок, где опускались окна. А оставшиеся весь день напролет пели каноны и русские песни, Яков всю дорогу слушал да восторгался. Говорил, государева семья в Москве каждый день разучивала да пела духовные песни, а потом на обеднях подпевала.