С этой минуты Мари возненавидела свою прежнюю любовь и готова была на все, чтобы хоть как-нибудь, хоть самым мелким и подленьким способом отомстить князю.
Внезапно к ней посватался Алексей Столыпин – человек очень богатый, хорошего рода, но… не князь и даже не граф.
Печально… конечно, это не то, о чем она мечтала, чего достойна! Почему не другой, титулованный Столыпин?!
Почему-то даже в этом Мари винила Барятинского и по-прежнему мечтала отомстить ему!
Случай не замедлил представиться.
* * *
– Может, он больной, а? – спросила кухарка Савельевна и подняла голову с плеча своего сердечного друга, сторожа Степаныча.
– Думаешь, чахотка? – насторожился тот. – Да нет… вроде не кашляет, и щеки – кровь с молоком.
– Какая чахотка? – с досадой сказала Савельевна. – Не о том речь. Может, он… ну как сказать… может, он немощный какой?
– Немощный? – изумленно повторил Степаныч. – Ничего себе! Видела бы ты, какие он тюки в лавке ворочает, какие сундуки поднимает! Да если б надо было, он бы нас с тобой в охапку взял и перенес через Гороховую!
Тут же Степаныч, впрочем, спохватился и задумчиво уточнил:
– Нет, вместе не перенес бы, конечно. А вот одного меня – запросто!
– А почему меня не взялся бы нести? – обиделась Савельевна.
– Может, и взялся, да выронил бы, – хихикнул Степаныч. – Больно уж ты, матушка, широка да весома! Вишь, тебя и не обнять толком – рук не хватает!
И он по-хозяйски похлопал по спине Савельевны, потому что далее его рука просто не дотягивалась.
– Кто ж виноват, что ты такой махонький уродился, – усмехнулась в ответ Савельевна. – Тебе и впрямь даже ногу мою не поднять. А Гриня могучий же молодец, ему запросто!
– Не поймешь тебя, – развел руками Степаныч. – То он могучий, то больной…
– Да я не о том, ну как ты не поймешь? – начала сердиться Савельевна. – С виду он богатырь, а женилка у него, может, несправная! Ты вон сморчок сморчком, а каков удалец! А он, может статься, совсем наоборот!
От этой похвалы Степаныч даже не сразу обрел дар речи, а только и смог, что влепить дорогой своей подруге такой звучный поцелуй, что всполошенно взлаял разбуженный пес Мохнач, и немедля на его басовитый лай отозвались соседские псы, и по всей Гороховой из конца в конец прокатился разноголосый собачий перебрех.
– Тише ты! – прошипела Савельевна, без усилий вырываясь из рук своего и в самом деле весьма худосочного кавалера. – Перебудишь весь дом!
Степаныч прислушался. Собаки уже утихомирились. Стоило им умолкнуть, как вновь воцарилась глубокая полуночная тишина.
– Все спят, еще и до первых петухов далеко, – шепнул Степаныч.