Месяцем позже - термидор. Так, кажется, французы называли одно из своих кровожадных развлечений? Обошлось без гильотины, но за одну ночь было арестовано семьдесят четыре человека, обвинённых в подготовке покушения на Михаила Сергеевича и попытке переворота. Никто из них не дожил до следующего вечера. Децимация, а в городе оставалось не больше семи сотен жителей, подвела черту - жизнь чётко делилась на ДО и ПОСЛЕ.
- Сейчас сколько народу? - уточнил Андрей.
- Тысячи три.
- Откуда столько?
- Из близлежащих деревень уцелевших приводим, - пленник испуганно втянул голову в плечи и поправился: - приводили.
- Добровольно?
- Ну-у-у… Не всегда. Изредка приходилось убеждать силой.
- Ага, а Грудцино, значит, как раз тот редкий случай?
- Мы не хотели. Нас заставили.
Тьфу, бля… завелась старая шарманка. Духи в Афгане и то были разнообразнее в своих отговорках. Или от недостатка образования они не читали мемуаров немецких солдат?
Я не стал дожидаться конца допроса, вылез на палубу и с удовольствием глотнул свежего воздуха. Всё же провисевший прикованным больше суток Евграфий не являлся образцом идеального аромата. Говённый человечишка!
Мерно тарахтят дизеля, еле слышные в противном крике чаек. Такое ощущение, что они собрались сюда не только со всей Оки, но и с большей половины Волги. Во всяком случае - от Рыбинска и до Саратова. Визжащая, галдящая, вопящая на все лады стая кружилась за кормой толкача, и только приличная скорость избавляла нас от падающих сверху шлепков. Андрей несколько раз выходил с двустволкой и бил дуплетом. Бесполезно. Не зря же этих птиц когда-то звали мартышками - такие же жадные и наглые, они на пару минут отставали, теряя сородичей, но снова и снова возвращались. И пикировали вниз, целясь клювом в выныривающую время от времени из воды голову привязанного на длинной верёвке человека.
- Андрюш, обрежь ты его нафиг.
- Жалко стало?
- Твари эти летающие надоели, сил нету слушать. А так, может быть, и отвяжутся.
- Как скажешь, - сын пожал плечами и вышел из рубки. Вскоре с кормы бабахнул ещё один дуплет.
Я оглянулся и посмотрел - нет, не в чаек, стрелял в Графа. Видимо, всё же пожалел. Правильно сделал, что уж теперь… И так в последние минуты "участковый" напоминал шелудивого барбоса, пытавшегося задрать лапу на кактус, а потом с визгом зализывающего собственное израненное хозяйство. Только мы не кактусы, мы люди… и можем чувствовать жалость. Но оставить жить нельзя. Не месть и даже не самосохранение - долг. Долг перед теми парнями из Грудцино, погибшими во время набега, перед девчонками, каждую неделю умиравшими от рук Барина… перед всеми. И перед самим собой. Да ладно, проехали…